Рэнди надолго замирает, как человек, которого колоссально разыграли, но пока непонятно, насколько колоссально и как с этим быть. Енох Роот видит, что Рэнди парализован, и ловко использует момент. Он сгибает колоду в одной руке и перекидывает ее в другую: карты на мгновение гармошкой повисают между ладонями.

— Не столь многофункциональны, как перфокарты «ЭТК», зато на удивление полезны, — говорит он. — При благоприятном раскладе мы с вами можем составить бридж, если только найдем, где примоститься.

— Бридж? — переспрашивает Рэнди, чувствуя себя и, вероятно, выглядя полным идиотом.

— Я имел в виду бридж как карточную игру. Вы играете?

— В бридж? Нет. Но мне казалось, для него нужны четверо.

— Я придумал вариант для двоих. Надеюсь, что колода полная — для игры нужны пятьдесят четыре листа.

— Пятьдесят четыре, — задумчиво повторяет Рэнди. — Эта игра, случаем, не похожа на «понтифик»?

— Один в один.

— Кажется, правила «понтифика» завалялись у меня где-то на диске, — говорит Рэнди.

— Тогда сыграем, — предлагает Енох Роот.

Шафто выпрыгивает из самолета. Холодный воздух высоты, ледяной ветер. Впервые в этом году он не чувствует себя распаренным и отвратительно потным.

Что-то с силой дергает его за спину: вытяжная стропа, привязанная к самолету. Боже сохрани, чтобы американскому парашютисту доверили самому дернуть за кольцо. Шафто так и представляет себе картину — заседание штаба; повестка дня: о вытяжной стропе. «Ради всего святого, генерал, рядовой состав! Едва выпрыгнув из самолета, они начнут мечтать о девчонках, затем пару раз приложатся к фляжке, затем малек покемарят и, не успеете глазом моргнуть, вмажутся в землю на скорости двести миль в час!»

Вспомогательный парашют полощется на ветру, хватает воздух и рывком опустошает ранец. За спиной что-то хлопает, бьется, бесформенное облако шелка под тяжестью тела летит вниз, потом с громким звуком раскрывается, и вот Бобби Шафто свободно висит в пространстве на фоне грязно-белого балдахина — идеальная мишень для японского снайпера.

Немудрено, что парашютисты мнят себя богами среди людей: у них иной взгляд на вещи, чем у бедняги-морпеха, который видит лишь цепочки дотов на прибрежных холмах. Шафто смотрит на север; перед ним раскинулся Лусон. На двести или триста миль — земля, плотно укрытая зеленью, словно войлоком; за ней горы, где засел генерал Ямасита, Тигр Малайи, со стотысячной армией — каждый только и мечтает увешаться взрывчаткой, пробраться на американские позиции и взорвать себя во имя императора. Справа по курсу Манильский залив; даже с расстояния в тридцать миль Шафто видит, что ближе к берегу джунгли вдруг редеют и становятся бурыми, словно лист, который начал сохнуть с краев — это то, что осталось от Манилы. Жирный двадцатимильный язык, выдающийся вперед — Батаан. У самого его кончика скалистый остров, похожий на головастика с зеленой головой и тонким коричневым хвостом: Коррехидор. С него поднимаются многочисленные струйки дыма. Американцы почти целиком отвоевали остров. Несколько японцев предпочли взорвать себя в подземных бункерах, но не сдались. Это героическое деяние породило в головах генеральских советников остроумную мысль.

В паре миль от Коррехидора на воде застыло что-то нелепое, приземистое, кривое, формой напоминающее линкор, но гораздо крупнее. Оно окружено американскими канонерками и амфибиями. С его поверхности расползается по ветру красный шлейф дыма — с самолета, на котором летел Шафто, несколько минут назад сбросили на парашюте дымовую бомбу. Шафто сносит прямо туда; он уже различает бетонные структуры, из которых сооружено это чудо. На голом скалистом острове в Манильской бухте испанцы построили форт, американцы соорудили на вершине цепь артиллерийских окопов, а японцы, едва ступив сюда, переделали все в железобетонное укрепление со стенами десятиметровой толщины, и установили наверху пару четырнадцатидюймовых двуствольных орудий. Орудия давно молчат; в стволах видны длинные трещины, а жерла напоминают застывшие кляксы на стальной поверхности. Хотя Шафто приземляется на крышу неприступной японской твердыни, набитой вооруженными до зубов людьми, которые только и ищут повода, чтобы красиво умереть, он в полной безопасности. Стоит показаться из амбразуры биноклю или винтовке, как по ним с американских кораблей прямой наводкой открывает огонь полудюжина зенитных орудий.

Из небольшой расщелины выходит моторная лодка и идет прямиком к американскому десантному катеру. Поднимается невероятный переполох. Сотня стволов отзывается одновременно; тонна за тонной, куски металла со сверхзвуковой скоростью рушатся вокруг лодки, поднимая фонтаны брызг. Поверхность воды пенится и становится неровной, как кипящая вулканическая лава. Шафто затыкает уши — на лодке детонирует тонна взрывчатки, над водой проносится взрывная волна, и кольцо белой пыли, расширяясь со страшной скоростью, летит в пространство. Удар волны — как мячом по переносице. На какое-то время Шафто забывает, что надо управлять парашютом, и отдается воле ветра.

Дымовая бомба должна была доказать, что на крышу крепости можно приземлиться на парашюте. Последним неопровержимым доказательством может стать только сам Бобби Шафто. Когда он опускается ниже и приходит в себя после взрыва, то видит, что бомба-то как раз не приземлилась: ее небольшой парашют запутался в железном кустарнике антенн, выросших из бетонной крыши.

Гребаные антенны, сколько же их! Шафто недолюбливает антенны еще с Шанхая, с тех пор как увидел штабных со станции «Альфа» в деревянных конурках на крыше, утыканной антеннами — ни солдаты, ни флотские, ни морпехи. Коррехидор, перед тем как его взяли японцы, тоже утопал в антеннах. А уж когда Бобби Шафто служил в подразделении 2702, от них и вовсе не было прохода.

Теперь надо хорошенько сосредоточиться. Он бросает быстрый взгляд на МДК — американский десантный катер, который хотели взорвать камикадзе в моторке. Катер как раз там, где должен быть, — на полпути между кольцом военных кораблей и вертикальной стодвадцатиметровой стеной. Даже если бы Шафто не знал заранее, он бы с первого взгляда определил, что это Механизированный Десантный Катер (третья модификация), стальной коробок длиной сто пятьдесят метров, способный доставить на берег средней величины танк. На катере два пулемета пятидесятого калибра; сейчас они старательно лупят по стене — Шафто не видит в кого. Зато с высоты замечает то, чего не замечают японцы: на борту МДК не танк, а огромный стальной резервуар с трубами, шлангами и подобной дребеденью.

МДК приближается к берегу; японцы в укреплении ведут по нему беспорядочный огонь. Но катер повернут передом, и единственная цель стрелков — стальная дверь. Она спроектирована так, что когда открыта, то превращается в трап, а когда закрыта, нипы могут до конца дней осыпать ее пулями и снарядами в тщетной надежде пробить дыру. К тому же зенитки на кораблях поливают стены укрепления сумасшедшим огнем, не давая японцам носа высунуть. Антенны на крыше вздрагивают, от них отлетают куски, и Шафто видит следы трассирующих пуль. Должны же ребята на кораблях сообразить и приостановить обстрел, ведь он приземляется на эту хреновину через несколько секунд.