Неужели этот пройдоха промышляет кашахом? – размышлял про себя Кол, осторожно, смешиваясь с толпой, следуя за целью. Странно, Колу всегда казалось, что у Тана Горбуна хватало мозгов не связываться с этой дрянью.

Да, вот он – Крысиный конец, переулок, заканчивающийся глухим тупиком. Теперь нужно действовать быстро, пока купчишка не добрался до тех, к кому направляется, а то можно лишиться численного перевеса. Уже не таясь, на ходу вынимая любимый кистень, Кол прибавил шагу. Его подручные с удивительной синхронностью скопировали его действия (разве что вместо кистеня они предпочитали длинные ножи с широким толстым лезвием, которым при необходимости можно было не только колоть, но и рубить).

Купчишка, поминутно оглядывающийся, заметил их довольно быстро. Оружие в их руках не оставляло пространства для воображения и не допускало никаких разночтений относительно их намерений. Истошно крикнув, купчишка бросился бежать. Он был сухопарым и ещё совсем не старым, так что при желании мог бы уйти далеко. Так что во что бы то ни стало его нужно было остановить.

Кол бросился бегом, на бегу раскручивая кистень. Телохранители купчишки встали в стойку, достав внушительных размеров кинжалы – настоящие мачете. Ну теперь всё должно было решить умение и минимальное численное превосходство.

– Берите этих, а я за клиентом, – не сбивая дыхания, бросил Кол двум топочущим рядом подручным.

Он чуть-чуть сбавил ход, давая возможность парочке вырваться вперёд. И тот, и другой отлично знали своё дело. Каждый набросился на своего соперника, звякнула сталь, в первой сшибке не пустив ничьей крови. Кол, совершив своеобразный пирует, пронёсся между врагами, нанеся удар кистенём. Тот, на чью голову должен был прийтись этот удар, успел среагировать, отступив на шаг, но именно это было и нужно Колу. Он пронёсся дальше, набирая темп, стараясь настигнуть давшего стрекача купчишку.

Адреналин, кипевший сейчас в жилах Кола, довольно успешно заменял собой алкоголь, так что дрожь в конечностях унялась, а в голове прояснилось. Кол чувствовал, что, несмотря на начинающуюся одышку, он вскоре сумеет догнать жертву – до него оставалось не больше полусотни шагов.

И тут удача изменила бывшему центуриону. На крики купчишки из одного из домов выскочило с полдюжины вооружённых отморозков. Не иначе – те самые, к кому он направлялся. Кол быстро сориентировался и тут же, остановившись, бросился бежать назад, где звенели клинками четверо сражающихся.

Увы, за ним бросились в погоню и нагнали довольно быстро. Кол, поняв, что ему не уйти, резко остановился и, прижавшись спиной к стене, принялся раскручивать кистень. Пара новых врагов бросилась на помощь телохранителям торговца, остальные приблизились к загнанному в угол Колу. Подручные легионера, завидев приближающуюся к своим противникам подмогу, вмиг забыли обо всём и бросились бежать. Одному из них, правда, это не удалось – нож впился ему в спину аккурат там, где располагалась почка, и он рухнул, как подкошенный. На него тут же набросились все четверо врагов, затыкав его кинжалами.

К Колу пока близко никто не подходил – бешено вращающийся кистень внушал врагам должное уважение. Кол, уже понимая, что отсюда ему, скорее всего, не выбраться, тем не менее, всё пытался отыскать хоть какую-то лазейку. Он выискивал брешь в рядах противника – кого-то слабого, который не выдержит натиска. Увы, к разочарованию центуриона никого похожего он не находил. Более того, Кол заметил, что те четверо, что кромсали тело его незадачливого спутника, уже бегут на помощь остальным. Он был обречён.

И тут появился купчишка, о котором, признаться, Кол уже и позабыл. И, как выяснилось, совершенно напрасно, потому что теперь этот негодяй вернулся, держа в руках большой легионерский арбалет. Конечно же – заряженный. И вот теперь надежды совсем не осталось. Почему-то ярость вдруг покинула Кола, а взамен неё пришла вязкая, липкая апатия. Кто бы мог подумать, что центурион Брос будет стоять и безучастно смотреть, как в него будут стрелять из арбалета, словно в привязанного барана на бойне! А вот так оно и вышло. Худо прожил ты жизнь, легионер, а умер и того хуже!

С пяти шагов не промахнулся бы и ребёнок. Резкая боль в боку, и Кола отшвыривает к стене. Даже если бы он сейчас захотел удержаться на ногах – ничего бы не вышло. Мгновенная слабость растеклась по телу, беспомощная, головокружительная слабость. Кол всегда надеялся, что умрёт безболезненно, желательно – во сне. Увы, это у него не вышло. Было очень больно, легионера вырвало кровью. Он лежал щекой прямо на грязной земле, поэтому видел лишь пыльные ботинки своих убийц. С ним поступили так же, как и с его незадачливым подельником – стали тупо и методично тыкать ножами, пока Кол не истёк кровью. До тех пор, пока ни наступило благословенное небытие, было больно. Очень больно…

***

Земля была главным проклятием того богами забытого уголка, в котором суждено было родиться Варану. Твёрдая, словно гранит, и почти такая же бесплодная. И, тем не менее, поколения жалких, несчастных людей продолжали с маниакальным упорством возделывать её и радоваться тем жалким крохам, что она давала взамен.

Варану было сейчас то ли пятнадцать, то ли шестнадцать – ни он, ни его родители не помнили дня его рождения, как и дней рождений всех его братьев и сестёр. Вообще-то, конечно, его звали не Вараном, и, обращаясь к нему, отец называл какое-то другое имя, но мальчишка никак не мог расслышать – какое именно. Почему-то в голове засело именно это странное прозвище.

Измождённый, покрытый потом и пылью Варан с отчаянием обречённого вбивал в землю заступ. Именно так начинался здесь сельскохозяйственный цикл – сначала землю нужно было разбить заступом, «поднять», как это называл отец, а уж затем пройтись по ней ещё раз мотыгой, чтобы сделать комья земли хоть чуть-чуть мельче. Затем приходила очередь тяжёлой деревянной бороны с металлическими наконечниками. Сверху к ней были приторочены два довольно внушительных валуна, чтобы борона по возможности глубже вгрызалась в землю. Варан и его старшие братья таскали её, истекая потом и дыша, словно умирающие лошади. И только потом в землю сыпали овёс. Это была единственная зерновая культура, выживавшая в этих краях.

Варан ненавидел свою жизнь. Ему смутно казалось, что он рождён для чего-то иного, хотя откуда взялись такие мысли – он понять не мог. Отец его, дед, прадед, да и все остальные пращуры жили и умерли именно здесь. Не исключено, что кто-то – с тем самым заступом в руках, который в данный момент держал он. Сейчас, втыкая своё затупленное орудие в землю, Варан всякий раз представлял, что он наносит ей страшные кровоточащие раны, терзает, убивает её медленно и жестоко. Ему нравилось думать, что земля страдает от каждого его удара. Возможно, только это и заставляло его продолжать.

Его отец всегда твердил о том, как им повезло, что неподалёку есть источник с небольшим озерцом, ведь это позволяло жить, не уповая лишь на милости природы, а поливать скудный урожай тогда, когда это было нужно. У Варана было собственное мнение на этот счёт. Главным образом потому, что это «неподалёку» располагалось более, чем в четверти мили от их надела. Для самого Варана и его братьев это означало, что чуть позже, когда с перекапыванием будет покончено, бо́льшая часть их дня будет посвящена изматывающим походам к озеру и обратно с двумя кожаными вёдрами в руках. Путь туда был, если не считать жары и мух, довольно сносным – вполне можно считать это прогулкой. А вот путь обратно…