На Кенсингтон-роуд его привело прежде всего понимание, что он действовал неправильно. Нката и раньше пытался успокоить совесть, говоря себе, что такое его поведение было необходимо и что цель оправдывает средства. Эти соображения он по-прежнему считал верными. У него почти не было сомнений в том, что инспектор Линли прибег бы к тем же самым приемам, заставляя Ясмин Эдвардс и ее любовницу сказать правду, и что Барбара Хейверс сделала бы то же самое, если не больше. Но при этом их действия имели бы под собой куда более благородные побуждения, чем те, которые двигали в данном случае Нкатой. Их вторжение в частную жизнь двух женщин не носило бы того агрессивного характера, который окрашивал каждую встречу Нкаты с Эдвардс и Вольф.

Нката не совсем четко представлял себе, откуда бралась эта агрессия и как ее присутствие в его действиях характеризует его в профессиональном плане. Он понимал только, что она есть и что нужно избавиться от нее, чтобы можно было жить дальше с чистой совестью.

Он вышел из машины, тщательно закрыл дверь и включил сигнализацию и широкими шагами пересек улицу, отделяющую его от многоквартирного дома. Дверь лифта была закрыта. Он собрался нажать на кнопку с номером квартиры Ясмин Эдвардс, но в последний миг оторвал от кнопки палец. Вместо этого он надавил на кнопку квартиры этажом ниже и, когда ему ответил мужской голос, представился и сказал, что в полицию поступают сигналы об актах вандализма на местной парковке, и не согласится ли мистер… — тут он быстро пробежал глазами список жильцов, — мистер Хутон взглянуть на несколько фотографии на предмет опознания подростков, арестованных в микрорайоне за хулиганство? Мистер Хутон согласился и открыл лифт. Нката поехал на этаж, где живет Ясмин Эдвардс, чувствуя неловкость за обман, с помощью которого проник в здание. Он пообещал себе, что на обратном пути зайдет к мистеру Хутону и извинится.

С улицы он видел, что занавески в окнах Ясмин Эдвардс задернуты, но из-под них пробивалась полоска света. А сейчас, стоя перед дверью в ее квартиру, он услышал звуки работающего телевизора. Значит, хозяйка еще не спит. Нката постучался. Ясмин благоразумно осведомилась, кто там, и потом заставила его ждать тридцать бесконечных секунд, пока решала, открывать ему дверь или нет.

Приняв наконец положительное решение, Ясмин приоткрыла дверь на несколько дюймов. Нката с трудом разглядел, что она одета в леггинсы и просторный красный свитер. Красный, как маки. Она ничего не говорила. Просто смотрела на него пристально, и лицо ее абсолютно ничего не выражало, что стало для констебля очередным напоминанием, кем была Ясмин и кем навсегда останется. Он спросил:

— Можно войти?

— Зачем?

— Поговорить.

— О чем?

— Она здесь?

— А ты сам как думаешь?

Нката услышал, как этажом ниже открылась дверь, и догадался, что это мистер Хутон, гадающий, куда подевался коп, который хотел показать ему фотографии хулиганов. Он предпринял еще одну попытку:

— На улице дождь. К вам в дом тянет сыростью и холодом. Разрешите мне войти, и я отниму у вас всего одну минуту. Максимум пять. Клянусь.

Она сказала:

— Дэн спит. Не хочу, чтобы он проснулся. Утром в школу не добудишься…

— Да. Я буду говорить тихо.

Ясмин подумала еще несколько секунд, но потом развернулась и ушла туда, где находилась до прихода Нкаты, предоставив ему самому распахивать дверь, чтобы войти в квартиру, и осторожно прикрывать ее за собой.

Пройдя в гостиную, он увидел, что Ясмин смотрит телевизор. На экране Питер Селлерс шел по воде. Конечно, это только иллюзия, один из фокусов современной технологии. Но все равно впечатляет.

Ясмин взяла в руку пульт дистанционного управления, но не выключила телевизор, а всего лишь уменьшила громкость, продолжая следить за изображением.

Нката и не винил ее за отсутствие гостеприимства. Когда Ясмин узнает, с чем он пришел к ней, то будет еще меньше рада видеть его.

— Мы поймали человека, который сбивал людей машиной, — сказал он ей. — Это была не… Не Катя Вольф. Как оказалось, у нее было твердое алиби.

— Я знаю ее алиби, — не глядя на Нкату, проговорила Ясмин. — Дом номер пятьдесят пять.

— А-а.

Он посмотрел на экран телевизора, потом на Ясмин. Она сидела, выпрямив спину. Она выглядела как модель. С ее бесподобным телом она идеально смотрелась бы на демонстрациях мод, если бы не ее лицо, если бы не шрам на губе, из-за которого она казалось свирепой, видавшей виды и злой. Нката сделал попытку хоть немного оправдаться:

— Проверять все возможные версии — это моя работа, миссис Эдвардс. Катя Вольф была связана с теми, кто был сбит машиной, и я не мог игнорировать этот факт.

— Значит, ты делал то, что должен был.

— Вы тоже, — сказал он ей. — Вы тоже сделали то, что должны были сделать. Это я и хотел вам сказать.

— Еще бы! — тут же выпалила Ясмин. — Как не похвалить за донос!

— Катя не оставила вам выбора, солгав мне о том, где была в тот вечер, когда убили женщину. Вам оставалось либо сесть с ней в один вагон и подвергнуть себя риску — себя и своего сына, — либо сказать мне правду. Если ее не было здесь, значит, она была где-то в другом месте, и вполне могло оказаться так, что была она в Западном Хэмпстеде. В таком случае молчание могло стоить вам еще одного срока.

— Угу. Что ж, все-таки Кати в Западном Хэмпстеде не было. И теперь мы знаем, где она была и зачем, так что всем можно расслабиться. Я не попаду в лапы полиции и не потеряю сына, а ты не будешь больше ворочаться в кровати без сна, гадая, как бы навесить на Катю Вольф то, чего у нее и в мыслях-то не было.

Для Нкаты стало неприятной неожиданностью, что Ясмин по-прежнему занимает сторону Кати, несмотря на предательство немки. Но прежде чем отвечать, он хорошенько подумал и понял, что в чувствах Ясмин нет противоречия. В глазах Ясмин Эдвардс он оставался врагом. И дело не только в том, что он коп, а она отсидела в тюрьме за убийство. Помимо этого он был человеком, который заставил ее увидеть, что она — пешка в чужой игре, что ее союз с Катей существует лишь в качестве неадекватной замены другого, более давнего и более дорогого для Кати союза, который ей пока недоступен. Он сказал:

— Да, из-за этого я больше не буду ворочаться без сна.

— То-то и оно, — таков был ее презрительный ответ.

— Я имел в виду, — уточнил Нката, — что мне все равно будет трудно заснуть. Только по другому поводу.

— Мне-то какое дело! — фыркнула Ясмин. Она снова направила пульт на телеэкран. — Это все, что ты хотел мне сказать? Что я поступила правильно и будьте счастливы, мадам, потому что теперь вас не назовут соучастником человека, который ничего плохого и не делал?

— Нет, — сказал Нката. — Это не все, что я хотел сказать.

— Да? И что же еще?

Нката не сразу нашелся что ответить. Он хотел сказать ей, что его мотивы в давлении на нее были двойственными с самого начала. Но это стало бы лишь констатацией очевидных фактов, и ничего нового Ясмин не узнала бы из его слов. Он с особой остротой осознавал, что для Ясмин давным-давно стало ясно: мотивы любого мужчины, который смотрит на нее, говорит с ней, что-то просит у нее, такой гибкой, теплой и восхитительно живой, всегда будут двойственными. И не менее остро Нката осознавал, что быть одним из этих мужчин он решительно не хочет.