И даже потом, наедине с Леней, Марина не проронила ни одной слезы. Мужество, мужество… Всю жизнь она учила своим примером детей и его, Леню, своего старшего сына…

Так что же случилось с ним теперь? Неужели напрасно она потратила на него столько сил, заботы и любви?

Леня закрыл руками лицо:

– Нет, мама, нет! Прости меня…

Долго еще сидел в лесу Леня. Но домой он шел спокойный, готовый принять на свои плечи любой удар, лишь бы облегчить его Макаке.

* * *

Динка не выбежала к нему навстречу, но, когда он подошел ближе, она грустно сказала:

– Как долго тебя не было…

Леня сел с ней рядом.

– Прости меня…

– Ты не виноват, все равно это нужно было сделать, – просто сказала Динка.

И тогда, еще не веря своему счастью, он, с благодарностью и сочувствием к освободившему ему место сопернику, горячо сказал:

– Он самый лучший парень из всех, кого я только знал!

– Самый лучший ты, – тихо и благодарно ответила Динка. – Но он тоже был очень хороший…

– Почему «был», Макака? Он еще вернется! Мы никогда не забудем его!

Динка покачала головой:

– Конечно, такой друг не забывается, но это уже потерянный друг… – Губы ее дрогнули, но глаза смотрели спокойно и ясно. – Потерянные друзья не возвращаются… – тихо добавила она как что-то глубоко продуманное в эти горькие часы одиночества.

Весь день Динка была молчаливой, часто задумывалась, и Леня не знал, чем отвлечь ее от грустных мыслей. Вечером ему пришла в голову счастливая мысль.

– А знаешь, что я придумал, Макака? Пойдем-ка мы в лес к нашим индейцам?

– Куда? – оживилась Динка.

– Ну, к этим… Рваное Ухо, Меткий Глаз и как их еще там зовут? – засмеялся Леня.

– Пойдем! Пойдем! – обрадовалась Динка. – Я тоже давно мучаюсь, что не иду к Иоське!

– Ну вот и хорошо. Только ведь туда далеко. Может, возьмем Приму?

– Нет, лучше пешком… Я не устану. Я никогда не устаю, если иду по делу. А ведь нам нужно все разузнать: куда Жук отвезет Иоську и вообще все!

– Надо с этими мальчишками разобраться, – задумчиво сказал Леня. – Познакомиться поближе…

Динка ожила, заторопилась, завязала в платочек хлеб и вареную картошку, сбегала к Марьяне за молоком, налила в бутылку. Вышли на закате. Шли босиком, держа в руках сандалии. С дороги был виден лес; стволы деревьев, освещенные заходящим солнцем, стояли как на пожарище. По обеим сторонам дороги простирались поля пана Песковского. На них уже не шумели налитые солнцем колосья, хлеб был убран, и только еще кое-где на этих скучных стриженых полях кончали уборку. Издалека долетала песня:

Ой, летилы гу-си-си

С далэкого-окого кра-аю…

Гай замутили во-оо-ду

В ти-хому Дунаю…

Стоя на дороге, Леня и Динка заслушались, но сзади затарахтела телега.

– Рви васильки, Лень, будто мы просто гуляем. Нельзя, чтоб они догадались, куда мы идем! – Она бросилась рвать вдоль дороги васильки.

Но Леня, морщась, сказал:

– Нехорошо это… Люди едут с работы, пыльные, усталые, а мы гуляем, рвем цветы. Некрасиво как-то получается.

– Ну да, конечно, нехорошо, – согласилась Динка, пряча в траву свой букетик. – Но мы ведь тоже идем по делу, Лень?

На телеге густо сидели девчата и бабы; правил хлопчик в грязной вышитой рубашке.

– Добрый вечер! – приветливо поздоровались они.

– Добрый вечер! Добрый вечер! – весело откликнулись Леня и Динка.

Девчата, подталкивая друг дружку и перешептываясь, лукаво поглядывали на Леню. В близких селах хорошо знали Динку и желали ей счастья, а после хождения к пану с просьбой о коровах – особенно.

– Да пошлет вам господь! – с чувством сказала пожилая женщина, с улыбкой глядя на Динку.

– Спасибо, спасибо! – закивала головой Динка. Лошадь пошла шагом.

– А что, хороши хлеба нынче? – степенно спросил Леня, идя рядом с телегой.

– Добрые хлеба, – ответила женщина, но девчата зашумели, зареготали.

– Пану хватит! – выкрикнула одна, выглядывая из-за спины подруг.

– Ще и останется! – бойко поддержала другая.

– Пан своего хлеба жалеет, он по заграницам чужой ест! – съязвила третья.

– А Павлуха этот год голодный будет, – фыркнул кто-то из девчат, и все закатились дробным смехом.

– За Павлуху не бойтесь, он панских хлебов на три года себе запас! – подмигнул Лене хлопчик.

– А что, Павлуха не повесился еще? – весело осведомилась Динка. – Мы слышали, пан велел ему повеситься?

Бабы и девчата расхохотались, посыпались бойкие словечки по адресу бывшего приказчика:

– Нема для него осины подходящей!

– Долго выбирать надо!

– А правду сказать, с чого Павлухе вешаться? – утирая пыльное лицо платком, сказала молчавшая до сих пор баба. – У его губа не дура. Вчера, люди говорят, уже коло Матюшкиных усадьбу огородил, хорошу дачу себе ставит. Мужиков целу артель нагнал, гроши есть, чем ему плохо?

– Эге! Уже и столбы ставили! Люди бачили, в кажну ямку сам Павлуха с жинкой золотые бросали! Такой гад и в огне не сгорит, и в воде не потонет!

– А дерьмо, извиняйте, всегда поверху плавает!

– Куда там! С Матюшкиными они сваты, а Матюшкины, уж известно, гады!

– Всем гадам гады! – убежденно заявила Динка.

– Эге! Эге! – согласно и одобрительно закивали бабы. – Они, чуешь, барышня Динка, вчора на закладинах так-то вашего Ефима кляли! Не дай боже, как кляли! – озабоченно наклонившись к идущей рядом Динке, сказала пожилая женщина. – Сама слышала…

– Ничего. Придет такое время, что они еще Ефиму будут в ножки кланяться! – сердито сказал Леня.

На телеге притихли. Девчата с живым интересом смотрели на Леню.

– Придет, придет время! Отольются кошке мышкины слезки! Надоест народу терпеть их издевательства! – повторил Леня.

– Вот-вот… Так и солдат говорит. Значит, его правда. Только и солдата упредить надо, дуже богатеи на него злобятся… – понизив голос, доверительно сообщила пожилая женщина и, взяв у хлопчика вожжи, крикнула: – А ну погоняй! Бо вже не рано! Бувайте здоровеньки, барышня! До побаченья!

Лошадь рванулась вперед, телега, подпрыгивая на неровных колеях, подняла клубы пыли. Когда она исчезла под горой, Леня сказал:

– Опять про солдата слышу. И Ефим мне о нем говорил… Видно, смелый человек.