и сможет прийти пораньше.

– Кто первый чистит зубы? – провозгласил Александр. – Кто вперед добежит до ванной, тот и победил!

– Я! – взвизгнула Даша и помчалась по коридору, старательно переставляя изувеченную ногу. – Я вперед! – донеслось из ванной спустя несколько секунд. – Я победила! – Шум открытого крана заглушил детскую речь.

– Ты это серьезно, про роды сегодня? – Александр подошел к Марине и осторожно обнял ее.

– Да, – подтвердила она, прижимаясь к нему. – Надо ехать в роддом. Я чувствую, что пора! Можешь вызвать мне такси? У нас есть немного денег, я доеду и перезвоню тебе оттуда.

– Я с тобой, что за глупости! – возмутился муж. – Позвоню на работу, объясню ситуацию! Уверен, мне позволят задержаться на пару часов. Пойдем, – он повел ее на кухню. – Надо поесть и собраться.

До роддома ехали долго и муторно, в Москве, как обычно, утром в сторону центра стояли огромные пробки. Пока добрались до места, Даша почувствовала первые схватки, и из такси ее сразу определили в родильный блок. То ли она так сильно помнила тяжелые первые роды и мысленно готовилась к худшему, то ли в этот раз действительно все проходило гораздо легче, но Марина оставалась в ясном сознании, несмотря на боль, до первого детского крика. Перед глазами немного плыло, но она отчетливо видела, как акушер держит в руках крохотное, перепачканное в крови синюшное тельце.

– Каков красавец! – словно через вату донесся до нее усталый бас врача, перекрываемый надрывным детским криком. – Горластенький мужичок! С легкими у него точно все в порядке!

Он передал ребеночка в руки ассистентке, и Марина, провожая нетвердым взглядом кричащий комочек плоти, увидела крохотную пяточку с маленькой точкой родимого пятна. Как у Саши, мелькнула мысль, прямо на том же месте…

Одна из медсестер принялась ставить ей капельницу и закрыла собой акушера с ребенком на руках. Марина попыталась повернуть голову, чтобы вновь увидеть сына, но это ей не удалось.

– Доктор! – слабо позвала она врача. – Мой мальчик… он… здоров?

– Скоро узнаем, – прозвучал ответ из-за спины склонившейся над ней медсестры. – Сейчас вам необходимо отдохнуть…

Внезапно она почувствовала жжение в руке, и тут же резкая боль вспыхнула внизу живота, словно раздирая ее тело на части. Марина закричала и выгнулась, вцепившись в поручни кресла до боли в костяшках пальцев.

– Что такое?! – возглас врача потонул в навалившейся на мозг раскаленной тяжести.

– Не знаю! – отшатнулась от нее медсестра. – Нестандартная реакция на…

Новая вспышка режущей боли зазубренным ножом вспорола внутренности, и Марина потеряла сознание от болевого шока.

Сколько времени она повела в забытьи, сказать было сложно, но стойкое ощущение того, что это длилось долго, не проходило. Марина то проваливалась в абсолютное беспамятство, то видела какие-то затянувшиеся болезненные сны, наполненные неясными образами, то вновь и вновь оказывалась в родильном блоке и провожала плывущим взглядом удаляющуюся детскую пяточку с родинкой. Когда, наконец, ей удалось открыть глаза, она чувствовала себя разбитой и утомленной, словно неделю выходила на работу в три смены.

– Марина, вы меня слышите? – рядом с ней стояла незнакомая медсестра в лицевой повязке с использованным одноразовым шприцем в руках. Похоже, ей только что сделали укол…

– Где… мой ребенок? – сухие потрескавшиеся губы шевелились с трудом, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы отчетливо произносить слова. – Где он? Я хочу увидеть сына…

– Вам сейчас нельзя, – ласково ответила медсестра, – через час лечащий врач будет проводить обход, и вы сможете…

– Принесите мне сына! – слабо выкрикнула Марина. – Я должна его покормить! Где мой ребенок?! Что с ним?! – Она попыталась встать с кровати, но сил хватило лишь на то, чтобы слабо приподняться.

– Осторожно, не делайте резких движений! – Медсестра заботливо уложила ее обратно. – Вы провели двое суток без сознания! Вам сейчас нельзя двигаться, и кормить грудью тоже нельзя, в крови много лекарственных препаратов. Я приглашу доктора, потерпите. – Она укрыла ее одеялом и вышла из палаты.

Марина осмотрелась вокруг. Двенадцать коек, все заняты, но в помещении стояла тишина. Кто-то спал, кто-то нет, но разговоров не велось, словно тут собрались не счастливые молодые матери, а давно недолюбливающие друг друга сослуживцы. Около часа к ней никто не приходил, после чего в палату заявился целый консилиум из врачей и людей в штатском, облаченных в медицинские халаты и лицевые повязки. В руках у них имелись папки с какими-то бумагами и планшеты для письма стоя, с укрепленными в них документами. Оказавшись внутри, вся группа направилась к ней.

– Госпожа Акимова Марина Вячеславовна, я – ваш лечащий врач, Эмиль Эрнестович! – представился первый из них. – Это господа из социального комитета при мэрии Москвы по вопросам, связанным с лицами, имеющими генетическую инвалидность. Прошу прощения за несвоевременность нашего визита, я понимаю, что вы чувствуете себя сейчас не лучшим образом, но таков закон и мы обязаны…

– Что с моим ребенком? – оборвала его Марина. – Где мой сын? Почему мне не приносят его на кормление?

– Ваш ребенок в настоящий момент находится в блоке интенсивной терапии, – ответил Эмиль Эрнестович. – Мы двое суток боролись за его жизнь, но теперь опасность миновала, и он идет на поправку.

– Что с ним, доктор? – Она вновь попыталась подняться.

– Лежите, лежите! – поспешил успокоить ее врач. – Вы еще слабы, ближайшие два дня вам показан постельный режим и нельзя кормить грудью! Ваш ребенок пока находится на искусственном кормлении. У него обнаружена генетическая инвалидность, патологии внутренних органов и волосяной покров на небе. С большой долей вероятности он сможет жить без систем жизнеобеспечения, но трудоспособным не будет. Кроме того, на текущий момент невозможно определить степень его дееспособности. В связи с этим, согласно Конвенции Организации Объединенных Наций «О добровольной эвтаназии», мы должны задать вам вопрос, желаете ли вы подать прошение?

– Я хочу увидеть своего ребенка! – твердо заявила Марина. – Я не желаю никаких прошений! Принесите мне сына! Позвольте мне хотя бы посмотреть на него!

– Сожалею, но доступ в блок интенсивной терапии категорически воспрещен, – покачал головой Эмиль Эрнестович. – Вам придется потерпеть два дня, после чего мы вас выпишем, и вы с ребенком вернетесь домой.

– Марина Вячеславовна, – вмешался в разговор кто-то из людей в штатском с планшетом для письма и ручкой в руках. – Я обязан задать вам вопрос: вы отказываетесь от подачи прошения или желаете взять паузу для размышления? Возможно, после выдачи ребенка ваше мнение изменится…

– После «выдачи»?! – окрысилась Марина. – Это вам не груз! Это мой сын! Я сказала, что не собираюсь его убивать! Это вам понятно?! Мне не нужны ваши паузы!

– Я вас понял, Марина Вячеславовна, – терпеливо согласился тот.