«Беженцы». При этом слове Фемистокл и Ксантипп вздрогнули. Предложение спрятаться за стеной само по себе звучало довольно скверно, но оказаться должником Спарты было еще хуже.

– Благодарю тебя, наварх, – бесстрастно сказал Ксантипп, и из его уст звание Эврибиада прозвучало без той иронии, которую вкладывал Фемистокл. – Однако, прежде чем мы примем решение, я пошлю людей в Афины, чтобы убедиться, что там не осталось персов.

– Их там нет, если только они не научились дышать пламенем, – пробормотал Фемистокл.

Глаза у него потускнели, последние остатки энергии быстро выгорали, чему Ксантипп был только рад. Спартанец вполне мог обнажить оружие против того, кто открыто насмехался над ним. И конечно, афинская команда не стерпела бы, если бы чужак напал на их героя. Вот тогда все стало бы совсем плохо.

– Мои люди говорят, что персы разрушили стены Афин, – сказал Эврибиад.

– У вас в Спарте нет стен, – горько улыбнувшись, ответил Ксантипп.

– Э нет. Мы сами стены… – Эврибиад замолчал, поняв, на что намекает Ксантипп.

– Наши стены – корабли, – напомнил Фемистокл. – Если персы будут угрожать Афинам, мы можем укрыться за этими деревянными стенами! Мы делали это раньше. Непохоже, что у них есть теперь собственный флот.

Свежая идея добавила ему бодрости. Про себя Ксантипп сравнил его с догорающим фитилем на последних каплях масла, время от времени вспыхивающим и на мгновение возвращающимся к жизни.

Ксантипп кивнул. Возможно, потому, что Фемистокл едва держался на ногах от усталости, все смотрели теперь на стратега, ожидая, что именно Ксантипп и примет решение. Есть люди, которым властность присуща от природы, она у них в крови. Другим это дается с родословной. Авторитет третьих базируется на упорном труде, возрасте и опыте, но еще и благодаря тому, что, когда это было важно, они оказывались правы в несколько раз чаще, чем ошибались. Так или иначе, сейчас все смотрели на Ксантиппа.

– Мы доставим народ домой, – сказал он. – Как только я проверю, что город в безопасности, корабли должны вернуть афинян в Пирей. Город – это не стены и даже не храмы. Город – в спасенных нами жизнях. Мы всё восстановим, и у нас еще есть корабли, чтобы забрать людей, если персы вернутся. Я не забуду того, что вы сделали… все вы.

Он не только тепло попрощался с каждым, но даже подтащил Фемистокла на два шага, чтобы они с Эврибиадом еще раз пожали друг другу руки. Правда, дружеским это рукопожатие не было.

– Не забудь о нашем разговоре, – напомнил Фемистокл.

– Не забуду, – оскалившись, ответил Эврибиад. – С нетерпением жду продолжения.

Глава 10

Что кампания этого года завершилась, Мардоний понял сразу после того, как Ксеркс ушел из Греции. Ни он, ни великий царь не рассчитывали закончить войну за один сезон. Об этом он напомнил себе, когда отправился на север, в богатые и плодородные земли, где, по уверениям греческих союзников, в полях колосилась пшеница, а на лугах паслись стада коз и овец.

Он надеялся, что все так и есть. Армия перешла на половинный паек, следствием чего незамедлительно стали кислые физиономии и урчащие животы. И хотя воины перебили все живое за день марша, провизии едва хватало на одну кормежку в сутки – в отличие от обычных трех. Что не менее важно, двести тысяч воинов нуждались в поварах, кузнецах и кожевниках просто для того, чтобы оставаться в строю. Снаряжение изнашивалось, лошади похудели всего за несколько дней тяжелого труда и плохого питания. Персидская армия обрушилась на Аттику как саранча, пожирающая все, что двигалось или росло, пока не осталось ничего. Не в последнюю очередь из-за коней Мардоний возлагал надежды на равнины Фессалии.

Наклонившись вперед, он потрепал мерина по шее. Это был прекрасный крепкий скакун, для которого каждое утро требовалось собирать свежую траву, а еще лучше – зерно, чтобы он без устали выдерживал на ногах целый день.

Остановившись на привале, Мардоний смотрел на проходящие мимо полки. Демонстрируя готовность к сражению, они старались изо всех сил, но полководец заметил в них усталость и даже страх. С течением дней люди начали чувствовать, что царь перестал обращать на них внимание. Они задавались вопросом: что означает для них возвращение Ксеркса домой? Мардоний улыбался, как гордый отец, кивая своим любимцам, когда те проезжали мимо, и каждый, оставаясь в седле, отвешивал ему почтительный поклон. Для собственных четырех сыновей у него было особое подмигивание с поворотом головы. Сказать по правде, он не мог быть недоволен теми, кого Ксеркс привел на эти пыльные холмы. Всю подготовку и формирование войска великий царь доверил Мардонию и его приближенным. Результатом стала закаленная, выносливая армия, единственной реальной слабостью которой был сам царь.

Мардоний все еще пугался шальных мыслей, как лошадь шарахается от метнувшейся тени. По давней привычке он не смел критиковать отпрыска правящей династии. Цари были другой породы, скорее сродни ангелам, чем людям, и уж определенно не подлежали обсуждению и не могли вызывать сомнений.

В это тихое утро армия шла прочь от Афин, преодолевая холм за холмом. Столь многочисленное войско не в состоянии делать что-либо быстро, и однообразные дни тянулись в монотонном походе и мечтаниях. В своих самых сокровенных думах Мардоний постоянно возвращался к неудаче молодого царя Ксеркса, хотя и благоговел перед ним. Рассеянно он трогал языком треснувший зуб, понимая, что рано или поздно придется обратиться за помощью к кузнецу. Боль, если мучает долго, может в конце концов любого мужчину сделать ребенком; ему доводилось видеть такое. Воля медленно угасает, подтачиваемая страхом и страданиями…

Мардоний был в ярости из-за того, что его бросили здесь, но он не позволил себе ни одного слова осуждения. Не потому, что боялся слухов, которые могут дойти до дворца, а из верности Ксерксу и, прежде всего, памяти его отца. Полководец был человеком преданным. Только это и могло поддержать его, когда б вино иссякло, а последняя лепешка заплесневела.

Вдалеке на вершине холма появились два всадника-разведчика. Насколько он мог судить, у них не было ни щитов, ни копий. Скорее всего, они наблюдали за прохождением персидских войск, чтобы отчитаться потом перед вождями каких-нибудь Афин, Спарты или другого небольшого государства. Мардоний не стал задерживать на них свое внимание. Если подойдут ближе, можно будет послать с десяток всадников и отогнать. Он вздохнул, снова возвращаясь в думах к тому, что предстояло сделать, прежде чем вернуться домой. Стоило закрыть глаза, и перед мысленным взором возникал цветущий пестрый сад, благоухающий душистыми ароматами. Персия весной! Наяву же его окружал унылый