Янка чуть не вскрикнула.

Глаза у щенка не горели. Они светились. Тускло светились, так что днём не заметить. Светились зелёным светом.

– Зелёный, – шёпотом сказала Янка.

Почему-то ей это понравилось. Если бы глаза оживших игрушек оставались обыкновенными, она бы разочаровалась. Жирафа сменил котёнок. Потом – не пойми что, какой-то колобок.

– Двай пыграем! Двай пыграем! Двай пыграем!

Колобок отвыл своё и вернулся к игрушкам, стоявшим полукругом у двери. Ну и что они топчутся? А, ну да, теперь её очередь! Янка, старательно переваливаясь, подошла к двери и ткнулась в неё клювом. Зря она так сделала. Мокрая от пота кожа Янки похолодела, но это был не лучший способ остыть: голова пингвина, набитая ватой, от удара дверь чуть не откинулась назад. Янка дёрнулась назад, голова удержалась, но она дёрнулась слишком резко для медленных игрушек. Исполнив положенную арию, Янка повернулась, навстречу ей уже шёл щенок. Нет, не к ней, идёт к двери. Уфф, не заметили. Она вернулась в строй. И что, вот это веселье на всю ночь? Но в домике задули свечку и, сделав ещё по два захода, игрушки двинулись дальше.

* * *

Перед прорезью в пингвиньей голове раскачивался набитый синтепоном хвост котёнка. Видимо, с проволокой внутри. Янка ковыляла за ним, пытаясь понять: куда они вообще идут? Из пингвина можно смотреть только вперёд. Она попробовала оглядеться, поворачивая всю тушку, но чуть не упала. С боков её припёрли. Толпа оживших игрушек стала плотнее. И шоркали по паркету они как-то в ногу. Практически, маршировали. Плюшевая армия разом поднималась и опускалась, двигаясь вперёд. Большие куклы раскачивались как башни. Маленький синий мышонок сидел на голове у белого бычка. Плюшевый дельфин полз как гусеница. Над отрядом висело зелёное свечение, как над гнилушкой ночью в лесу.

Янка пару раз сбилась с шага, и ей почудилось, что идущие рядом создания посмотрели на неё с нехорошим интересом.

– Раз-два, раз-два, – тихонько шептала она ритм, двигая ногами.

Увлёкшись счётом, Янка не заметила, как игрушки остановились, и ткнулась в попу вставшего перед ней впереди слонёнка. Голова пингвина дёрнулась, но удержалась. А-яй! На неё внимательно посмотрела стоявшая справа кукла в костюме пастушки. У неё-то голова поворачивалась. Янка задержала дыхание. Кукла медленно отвернулась. Теперь все игрушки смотрели в одну строну, подняв, насколько могли, свои пушистые мордочки и пластмассовые личики. Чёрт! А её-то голова вообще не поднимается. Пингвинья, то есть. Съехала на бок, клювом вниз. Как будто пингвин смотрит на пол. Янка, стараясь, чтобы шкурка не колыхалась, вытащила руку из крыла, и изнутри приподняла набитую ватой голову. Только так ничего не видно. Она поёрзала, натягивая голову поглубже. Получилось. Теперь она смотрела туда же, куда все игрушки. На королевский дворец. Дворец? Ничего себе! Янка и не думала, что они свои концерты перед королевой устраивают.

Армия оживших игрушек начала хором повторять свой девиз. Совсем тихонечко.

– Двай пыграем! Двай пыграем! Двай пыграем!

Ага, тихонечко. Тихо, но все разом. От хорового исполнения «Двай пыграем» у Янки по спине забегали мурашки, поскальзываясь на каплях пота, а сама она задрожала. Голова стоявшего у левого крыла пластмассового ёжика начала медленно поворачиваться в её сторону. Она забылась и молчала! Янка тут старательно забубнила: «Двай пыграем». В одном из окон дворца, на втором этаже, зажегся свет. Распахнулась дверь, на балкон вышел – Янка с трудом его узнала в длинной белой ночной рубашке и смешном колпаке – вышел Марк. Игрушки тут же замолчали.

– Пошли прочь, – сказал он тихо и зло.

Игрушки молчали.

– Вон.

– Пыграем? – робко спросил кто-то в толпе.

– Вон! – заорал Марк.

– Пыграем? – сказали уже два голоса.

– Вы! Тупые твари! Зачем вы приходите сюда каждую ночь!?

«Ага, вот откуда у Марка тёмные круги под глазами, – подумала про себя Янка, – не высыпается», – подумала она без всякого сочувствия.

– Пыграем? – повторили все игрушки хором.

На её взгляд, получилось очень убедительно. Но Марк не поддался.

– Нет! Не пыг… Чёрт! – взвизгнул он. – Не поиграем! Убирайтесь! Как вдолбить в ваши головы? Ещё рано! Рано! Прочь! Прочь!

– Как же рано? – удивилась Янка. – Наоборот, поздно, ночь на дворе.

Игрушки молча переваливались с ноги на ногу. Синхронно. Янке не пришлось стараться, её раскачивали соседи.

– Убирайтесь, – слабым голосом повторил Марк. – Ещё рано.

Он зевнул, повернулся и хлопнул за собой балконной дверью.

Ещё минут пятнадцать игрушки молча стояли, задрав головы, видимо, с надеждой. Затем, издав что-то вроде коллективного вздоха, хотя они и не дышали, начали расходиться.

Янка оказалась в компании большого пупса, знакомого медвежонка, страуса на длинных проволочных ногах и черепахи. Они уже подходили к домику, возле которого, как поняла Янка, ей предстоит пробыть до утра, когда в носу у неё засвербело. Странно, что только сейчас – внутри пингвина пыли, как в пылесосе. Черепаха первой отправилась тереться о дверь. Янка подвигала носом. Страус пошёл. Янка снова вытащила руку из крыла и потёрла нос пальцами. Вернулся медвежонок. Пупс толкнул Янку в спину, значит, ей сейчас идти. Нос почти перестал чесаться. Но стоило ей начать произносить букву Д, как:

– Ах, ах, ах! Пчхи!

Янка оглушительно чихнула. Голова пингвина откинулась назад. И на неё бросились ожившие игрушки.

* * *

Ну, как бросились… Медленно пошли. Чем-чем, а резвостью они не отличались. Янка спокойно могла от них убежать. Даже уйти. При желании – уползти. Но не внутри пингвина. Началась самая медленная в истории этой квартиры погоня.

Янка быстро-быстро шоркала пингвиньими лапами по полу, за одно движение продвигаясь на четверть обычного шага, даже меньше. За ней, переваливаясь с лапы на лапу, следовали игрушки. Это было почти смешно. Янка бы смеялась, не светись у них глаза зелёным, и не гнусавь они «двай пыграем». А так – повизгивала от страха, оглядываясь назад. Хоть оглядываться она теперь могла.

Страус на длинных ногах обогнал пупса и медвежонка. Черепаха вообще только разворачивалась. Янка тяжело дышала, нитки в шкурке пингвина трещали при каждом шаге, она старалась шагать пошире. А ещё ей сильно мешала голова. Не своя, своя помешала спокойно жить раньше, когда придумала выйти ночью из дома, а сейчас мешала пингвинья. Большая, тяжёлая, набитая ватой, она болталась за спиной из стороны в сторону, раскачивая Янку. Эту голову и зацепил клювом страус, скрипнув проволочной шеей. Янка начала беспомощно заваливаться назад. Даже взмахнуть руками, как это делают падающие на спину люди, она не могла: руки были упрятаны в крылья. Она уже увидела на фоне потолка перевёрнутую морду страуса, чьи глаза горели злобной радостью. Так ей показалось.