Вот вам и ответ: никто на самом деле не хочет работать с целым трупом. Если только в этом нет реальной необходимости, исследователи не работают с целыми телами.

Вместо того чтобы использовать целые тела в качестве моделей пловцов для тестирования защитных решеток вокруг пропеллеров лодочных моторов, руководитель лаборатории спортивной биомеханики в Институте предотвращения травм и повреждений при Университете Теннесси Тайлер Кресс трудился над созданием искусственных тазобедренных суставов, присоединял их к ногам трупа хирургическим цементом, а затем всю полученную гибридную конструкцию — к туловищу манекена для краш-теста.

Кресс сказал мне, что создать подобную конструкцию заставила его не боязнь негативной реакции общественности, а практическая сторона дела. «С ногой, — сказал он мне, — работать несравнимо проще». Отдельными частями легче манипулировать. Они занимают меньше места в холодильнике. Кресс работал практически со всеми частями человеческого тела: с головами, позвоночниками, голенями, руками, пальцами. «Но в основном с ногами», — говорит он. Прошлое лето он провел, наблюдая за биомеханическими характеристиками вывихнутых и сломанных лодыжек. Этим летом он и его коллеги налаживают инструментальный тест для изучения повреждений при вертикальных падениях, которые случаются у любителей горного велосипедного спорта и сноубордистов. «Думаю, трудно будет найти человека, который сломал бы больше ног, чем мы».

По электронной почте я отправила Крессу вопрос о том, не приходилось ли ему установить защитный корсет в промежность трупа и бить по нему бейсбольным мечом, хоккейной шайбой или чем-нибудь еще. Кресс ответил, что нет и что он лично не знает никого, занимающегося спортивными травмами, кто бы это делал. «Вы, возможно, думаете, что удары в пах должны исследоваться в первую очередь, — писал он. — Но мне кажется, никто в лаборатории не захочет этим заниматься».

Это не означает, что ученые никогда этим вопросом не интересовались. В библиотеке местного медицинского факультета я с помощью программы Pub Med занялась поиском журнальных статей, в которых одновременно встречались бы слова «труп» и «пенис». Задвинув как можно дальше в глубь кабинки монитор компьютера, чтобы находящиеся с двух сторон от меня люди не могли взглянуть на экран и предупредить библиотекаря, я нашла двадцать пять ссылок, большинство из которых относились к анатомическим исследованиям. Урологи из Сиэтла изучали расположение спинных нервов в теле пениса (пенисы от двадцати восьми трупов) [32]. Французские патологоанатомы вводили в сосуды пениса окрашенный жидкий латекс, чтобы исследовать поток крови (пенисы двадцати трупов). Бельгийцы изучали поведение седалищно-пещеристой мышцы при эрекции (пенисы тридцати трупов). На протяжении последних двадцати лет люди в белых халатах и скрипучих ботинках во всем мире спокойно и методично отрезают пенисы трупам. Тайлер Кресс просто слабак по сравнению с этими людьми.

Я решила взглянуть на «женскую сторону» проблемы и с помощью Pub Med попыталась найти статьи, в которых одновременно встречаются слова «клитор» и «труп», но обнаружила всего одну ссылку. Австралийский уролог Хелен О’Коннелл, автор книги «Анатомическое взаимоотношение между уретрой и клитором» (Anatomical Relationship Between Urethra and Clitoris; промежность десяти трупов), пишет о вопиющем неравенстве, поскольку в современной медицинской литературе «описание анатомических особенностей женской промежности сокращено до короткого приложения, следующего за полным описанием анатомии мужчины». Я представляю себе О’Коннелл как некую Глорию Стейнем [33] в науке — быстро движущуюся и готовую на все феминистку в лабораторном халате. Она также была первым исследователем, работавшим с трупами детей, с которым я столкнулась в своих бессистемных поисках. (Она делала это, поскольку сравнительные исследования мужской эректильной ткани по необъясненным причинам должны были выполняться на маленьких детях.) В ее статье говорится, что она получила разрешение на работу от Викторианского института судебной патологии и Коллегии по медицинским исследованиям в Королевском госпитале в Мельбурне.

О том, что тела пассажиров могут рассказать о крушении самолета

Деннис Шанаган работает в просторном помещении на втором этаже дома, в котором он живет со своей женой Морин, в десяти минутах езды от делового района Карлсбада в Калифорнии. У него тихий и освещенный солнцем офис, по виду которого никак нельзя догадаться о том, какую ужасную работу здесь выполняют. Шанаган — эксперт по телесным повреждениям. Значительную часть времени он посвящает изучению ран и переломов у живых людей. Его приглашают для консультаций компании, производящие автомобили, клиенты которых подают в суд на основании сомнительных доводов («порвался ремень безопасности», «за рулем был не я» и т. д.), что можно проверить по характеру их повреждений. Но параллельно с этим он имеет дело с мертвыми телами. В частности, он принимал участие в расследовании обстоятельств катастрофы рейса 800 авиакомпании Trans World Airlines.

Самолет, вылетевший из международного аэропорта имени Джона Кеннеди 17 июля 1996 г. в Париж, взорвался в воздухе над Атлантическим океаном в районе города Ист Морич, штат Нью-Йорк. Свидетельства очевидцев были противоречивыми. Некоторые утверждали, что видели, как в самолет попала ракета. В обломках были обнаружены следы взрывчатого вещества, но следов снаряда не нашли. (Позднее выяснилось, что взрывчатые вещества были заложены в самолет задолго до крушения — в рамках программы обучения собак-нюхачей.) Распространялись версии о причастности к взрыву государственных служб. Расследование затягивалось в связи с отсутствием ответа на основной вопрос: что (или кто) сбросило самолет с неба на землю?

Вскоре после крушения Шанаган вылетел в Нью-Йорк, чтобы осмотреть тела погибших и сделать возможные выводы. Прошлой весной я отправилась в Карлсбад, чтобы с ним встретиться. Я хотела узнать, как человек выполняет подобного рода работу — в научном плане и в плане эмоциональном.

У меня были и другие вопросы. Шанаган знает всю подноготную кошмара. Он в беспощадных медицинских деталях может рассказать, что происходит с людьми при различных катастрофах. Ему известно, как они обычно умирают, знают ли они о том, что происходит, и каким образом (при крушении на небольшой высоте) они могли бы повысить свои шансы на спасение. Я сказала, что отниму у него час времени, но пробыла у него пять часов.

Разбившийся самолет обычно может рассказать свою историю. Иногда эту историю можно услышать буквально-в результате расшифровки записей голосов в кабине экипажа, иногда можно сделать выводы в результате осмотра обломанных и обожженных фрагментов упавшего самолета. Но когда самолет рушится в океан, его история может оказаться неполной и нескладной. Если в месте падения особенно глубоко или течение слишком сильное и хаотичное, черный ящик вообще могут не найти, а поднятых на поверхность фрагментов может оказаться недостаточно для однозначного выяснения произошедшего в самолете за несколько минут до катастрофы. В таких ситуациях специалисты обращаются к тому, что в учебниках по авиационной патологической анатомии называют «человеческими обломками», то есть к телам пассажиров. В отличие от крыльев или фрагментов фюзеляжа, тела всплывают на поверхность воды. Изучение полученных людьми ранений (каков их тип, тяжесть, какая сторона туловища поражена) позволяет эксперту сложить воедино фрагменты ужасной картины происшедшего.