– Красиво, – сказал Борис. – Но против него бесполезно.

– А волкоршуна?

– Волкоршуна лучше пулей, как и всех прочих, но можно и этим, если везучий…

Легкие успокоились, и мы пошли. Поднимаемся на этаж выше, лестницу нагло перегородил провал в три ступени. Сперва, бросив вперед рюкзак и перчатку, перепорхнул я. Затем Катя, недопрыгнула, но я поймал, втянул. Когда о наш берег бахнул сапог Бориса, ступень откололась, но Борис оттолкнуться успел, полы плаща хлестнули по ступеням рядом с нами, взмели ко мне пыль, отвалившаяся ступень исчезла во тьме, раскололась о незримое дно с эхом, пропасть стала шире, мы с Катей уже вряд ли бы перескочили…

Новый этаж.

Коридор излизывает шипучий ручей, в воде резвятся гидрокрысы, на берегах чистят мордочки, хрумкают жучков, гидрокрыса-мамаша в стенной ямке вскармливает шеренгу крысят.

Споласкиваем руки, из меня блаженный стон, когда лицо омыла холодная пленка, остужает щеки и лоб.

В следующем коридоре ручей растекается на ручейки и ручеечки, здесь много мха, лишайники, вьюны, плауны, другая примитивная зелень. В стене улей смышей, копошатся вокруг клубка норок, коридор дрожит, грохочет, тысячи писков сливаются в бурлящий котел, от вспышек глазам деться некуда, как от пузырей в кипятке, мы прикрыли глаза ладонями, щуримся, ноги несут прочь.

Спустя десяток коридоров мы в длинном зале с колоннами, Борис объявил стоянку.

– Переночуем здесь.

Вскоре на полу расстелены тряпки, по обе стороны проход наполовину завален рухнувшими колоннами.

– Наша маленькая крепость, – объяснил Борис дислокацию. – Если что, будет легче обороняться от монстров.

– Но если монстры заберутся внутрь, убежать будет сложно, – возразил я.

– Поэтому в обоих завалах я приметил слабые места рядом со стенами, пойду раскапывать, а вы готовьте хавчик.

– А если раскопаешь, монстры ночью в эти дырки не залезут? – спросила Катя.

– До конца раскапывать не буду, еще и замаскирую для верности. Если твари перепрыгнут через валы сюда, пнем по тайным дверкам, и они развалятся, смоемся быстро.

Борис пошел готовить пути отступления, мы занялись кухонной суетой. Развожу костер, мясные ломтики один за другим насаживаются на вертел, неспешный упорядоченный процесс помогает расслабиться. Катя звенит посудой, протирает, сдувает пыль, мы то и дело что-то друг другу передаем, задерживаю пальцы на пальцах Кати дольше, чем нужно, и она не отнимает. Посматриваем то дерзко, то смущенно, улыбаемся, иногда кто-то роняет утварь, спотыкается, прищемляет палец, и мы прыскаем, пускаемся в стеб…

Наслаждаемся уютом, пока очередной зомбак или туча комаров все не испортили.

– Идите-ка сюда, детки, – позвал Борис.

Шаркаем от костра под тень колонн. Борис в углу между упавшей колонной и стеной, на него падает тусклый луч из прокопанной дыры в завале, кругом горки песка, осколков, клубится пыль. Борис опирается на совковую лопатку, наверно, из чудесной торбы. У него там, думаю, вещей скопилось больше, чем в музее Поля Чудес.

– Так, ребятки, что это?

Борис тычет лопатой в плиту поодаль. Всматриваюсь. В плите ничего особенного, ну в трещинах, дырках…

Стоп!

Трещины? Дырки? Видел такие совсем недавно…

Перевожу взгляд на Бориса.

– Это он? – спросил я.

Поднимаю кулак, тот распускает резко веер пальцев, имитируя выстреливающие во все стороны иглы.

– А ты проверь, – посоветовал Борис.

Я сперва подумал, он предлагает ступить на подозрительную плиту, но Катя вдруг присела, в ее ладошку закатился камушек, прыгнул в то место. Катя лишь вздрогнула, когда из плиты, глухо лязгнув, вылез букет блестящих пик.

Иглы, не найдя добычу, плавно втягиваются в камень. И опять – плита как плита, только рыхловатая.

– Запоминайте, пока я жив, – сказал Борис. – А теперь смотрим сюда.

Борис перевел лопату к стене, мы прослеживаем, куда железная стрелка указывает, воображаемая линия упирается в стену. В синеватый кирпич. И впрямь какой-то не такой, хотя проходил бы я мимо, фиг бы заметил…

– Подойдите ближе, – сказал Борис.

Мы подкрались с опаской, будто плита могла из стены выскочить, наброситься.

– У плиты края скругленные, – сделала вывод Катя. – И углы не прямые, по форме как яйцо.

– Ага. И трещины странные, – добавляю, – отсвечивают, где не должны… Можно дотронуться?

– Можно, – кивает Борис. – Пока.

Я сглотнул, но все же коснулся. Трещины фальшивые, просто рисунок. Выросты, изображающие шершавость, не рассеяны как попало, построены бороздами вдоль горизонта, слегка изогнуты, как линии магнитного поля.

– Не плита, – сказал я.

Руку убираю. Так, на всякий…

– Поздравляю с грандиозным выводом, – сказал Борис, подходя к стене. Мы расступились, почти как слуги перед фараоном, Борис вытащил из торбы прозрачный флакончик, в таких обычно продают духи.

Борис брызгает «духами» на полюса бутафорской плиты. Пара шагов назад, флакончик ныряет в торбу.

Овал с хрустом шевельнулся, продольную ось распорола трещина, очень уж ровная, будто лазером. Половинки приподнялись, под ними зашелестело, поблескивают радужные жилки…

– Жук! – дошло до меня.

– Плитожук, – поправил Борис, сделав акцент на первой части.

Огромное насекомое, потрескивая, выпирает из каменной ячейки, сыпется песок, жук вываливается, панцирь глухо стукает о пол.

Я и Катя отпрыгиваем.

Барахтаются черные лапки, каждая как складной нож, бритвенный ансамбль рассеивает сложные блики, отсвечивают черные сегменты груди и брюшка, тупая мордочка крутится неповоротливо, качаются усы, жвалы пощелкивают, но лапами вверх миниатюрный бронированный вездеход не опаснее младенца.

– Плитожуки живут семьями, – говорит Борис, глядя на жучьи потуги. – Ставлю плащ, что стены и пол здесь засажены ими как просека пеньками, и сейчас пойдем выкорчевывать. Ночевать в коридоре с плитожуками – самоубийство.

– И не сомневался, – проворчал я.

– Даже скучно, – поддержала Катя. – Хоть бы кто удивил, заговорил по-человечьи, на жизнь руинную пожаловался, или, там, загадки в темноте… так нет же. Брюхо набить – и все.

– Брюхо набить и в нашем мире хочет всякий, даже тот, что в галстуке, нагламуренный и напарфюмившийся, – сказал Борис. – Только клыки и когти более изощренные, переориентировались с мяса на кошельки. Менеджер запудривает мозги, чтобы отдавали деньги за хлам. Не лучше этого жучка.

– А жук пудрит мозги? – спросил я.

– Плитожуки вылезают, когда жертвы проваливаются в сон. Умеют ловить момент. Может, когда спим, какие-нибудь гормоны сна с кожи испаряем, черт знает… Но жуки лезут, причем тихо, как ниндзя, не как сейчас. Этого я разбудил одной дрянью, он, можно сказать, пьяный. Плитожуки облепляют спящих жертв, лапы и челюсти выделяют секрет, который и снотворное и обезболивающее. Бедняг едят заживо, а те даже не чувствуют. Зрелище не дай бог… Наткнулся разок на их пиршество. Мужику руки-ноги обглодали до костей, кишки размотаны, кожа в лоскуты, кровищи озеро, бледнющий, – а дрыхнет. Да еще посапывает, улыбается, сны смотрит… Жуков я согнал, для бодрствующего безвредны, справится и ребенок, но будить не стал, все равно было поздно. Хотя бы умер в счастливом неведении.