И последняя информация, переданная аджюданом Кребеном, ничего в этом деле не изменит. Кому охота копаться в чужом дерьме? У каждого свои тараканы. Это касается и подполковника Массе дю Рео, зажатого между иерархией, очень (или слишком?) заботящейся о поддержании имиджа организации, и судебной машиной, закоснелой в бюрократизме, где все занимают круговую оборону, стоит кому-то из своих оказаться в опасности?

Массе дю Рео пришел на паркинг, где его поджидал шофер, но не сел в машину, а заявил, что предпочитает прогуляться. Свернув на аллею Жюль-Гэд, он снова миновал здания трибунала и оказался возле сада Гран-Рон.

Зимой по вечерам парк закрывали для посетителей, и офицер несколько мгновений неподвижно простоял возле ограды, глядя на пустынные аллеи.

— Тяжелый день, генерал?

Поискав глазами собеседника, Массе дю Рео обнаружил человека, сидящего в темноте на картонной коробке в нескольких метрах от него. Подполковник подошел.

Клошар слоями напялил на себя какое-то тряпье. На шею было накручено несколько шарфов, один из которых закрывал уши и макушку. Вокруг валялись полиэтиленовые мешки, две винные бутылки, пустая и полная, кусок хлеба и открытая консервная банка.

— Тяжелый.

— Ты вовсе не выглядишь счастливым.

Массе дю Рео позволил себе улыбнуться.

— Мне это знакомо. — Бомж сказал что-то еще, но его слова потонули в шуме внезапно возникшего потока машин.

— Что вы сказали?

— Это твои парни доставляют тебе такое беспокойство, генерал?

— Скорее, те, что сверху.

— Ты слишком хорошо работаешь, вот что.

— Откуда у вас такие сведения?

— Когда начальники берутся за своих подчиненных, девять шансов из десяти: это потому, что подчиненные у них хорошие. — Своими гнилыми зубами клошар оторвал кусок резинового хлеба и протолкнул внутрь глотком вина. — Знаю, самого из-за этого уволили.

— Сочувствую. — Подполковник помолчал. — Моя история чуть более комическая.

— Верю. — Клошар порылся в одном из своих мешков. — Есть хочешь?

— Нет, спасибо.

Вокруг сквера несся бесконечный поток машин — час пик.

— Во народу-то! Все возвращаются домой. У меня был дружок, так он называл это «большим караваном». — Он снова впился зубами в хлеб. — Раньше я тоже возвращался домой на тачке, как эти козлы. — Бездомный продолжал свой монолог, не обращая внимания на Массе дю Рео. Он поносил всех этих долбаков без гордости и чести, которые обманули, сделали его, а прежде вышвырнули вон, как кусок дерьма, стоило ему открыть пасть, чтобы защитить правду.

— Где вы работали?

— В синдикате.

— В каком?

— Не суйся не в свое дело, генерал. У нас с тобой компании разные, и в моей еще есть нормальные парни.

— А я, значит, не отношусь к «нормальным парням», — начал Массе дю Рео притворно обиженным тоном.

— Откуда мне знать, я с тобой не знаком. Проблема-то не в синдикате, проблема во мне и моей чертовой глотке.

— Правда?

— Увы…

— Мне это знакомо.

Мужчины понимающе переглянулись.

— Тяжеленько копаться в себе, а, генерал?

— В общем, да. — Прислонившись спиной к ограде, Массе дю Рео присел возле клошара.

— Ты во всем разуверился?

— Возможно.

— У тебя и правда слегка потерянный вид. Черт подери! Солдат, который теряется. Мать твою, нам нельзя.

— Жандарм.

— Чего?

— Я жандарм, а не солдат. Но вы правы, нам тоже не давали приказа теряться.

— Никак не пойму, как я до этого дошел.

— Не важно, я тоже.

— Как я уже сказал, нам нельзя.

Массе дю Рео снова поднялся на ноги.

— Я пойду, — ему было неловко так резко обрывать разговор, — быть может, до скорого.

Он еще не сделал и нескольких шагов, когда клошар снова окликнул его:

— Эй, генерал, — он указывал на «большой караван», — если ты разуверился, этими-то кто займется?

Воткнув иглу в ляжку, мотоциклист скривился от боли.

Стефани Пети́ прекратила уборку и смотрела, как он делает себе укол.

— Занимайтесь своим делом, — бросил ей мотоциклист, не поднимая головы.

Она стояла возле раковины, он сидел за столом. Между ними пять метров и по-прежнему тот же пистолет, только руку протянуть.

— Дали бы мне сделать вам перевязку.

— Завтра я ухожу.

— Так бы… — Стефани вовремя спохватилась. Она чуть было не произнесла «быстро», как взволнованная неожиданностью девочка. А Омар ничего не сделал. Муж с места не сдвинулся. Даже ради Зоэ. Понять. Она обязана понять, почему этот тип уезжает с такой поспешностью. Чтобы выиграть время. Чтобы убедить Омара. Иначе они умрут все втроем. Зоэ умрет. Это беглый убийца, а они видели его лицо. Как же ему их не убить? — Вы чем-то обеспокоены?

— Заканчивайте свое дело.

— Это из-за тех типов?

Мотоциклист отложил шприц, которым только что сделал себе укол окситетрациклина, и продезинфицировал ногу.

— Пошевеливайтесь.

— Что у них произошло? Кто это?

— Никто. Я отведу вас вниз, а потом закончу. — Мотоциклист встал, чтобы одеться.

— Никуда не пойду, пока вы мне не объясните. Сначала являетесь сюда, устраиваете весь этот бардак, а потом вот так запросто сваливаете, — Стефани щелкнула пальцами, — когда все пошло наперекосяк. Нам плевать на ваши заморочки, мы вас ни о чем не просили!

— Мои заморочки вас коснулись, я тут ничего не могу сделать, и вы тоже.

— Слишком просто! Нечего было приходить сюда.

— Это тоже слишком просто, — вполголоса бросил мотоциклист. Он взял свой «глок» и подошел к молодой женщине. — Ничего не видеть, ничего не слышать, ничего не знать о том, что происходит вокруг вас, гораздо удобнее, но порой не получается, и тогда реальность вцепляется вам в глотку.

Стефани отпрянула, стараясь держаться так, чтобы их по-прежнему разделял стол.

— Вы ничего не знаете о том, как мы живем последние два года, так что лучше вам заткнуться!

— Я видел ваши папки.

Молодая женщина замерла, одновременно изумленная и разъяренная тем, что этот незваный гость позволил себе рыться в их личной жизни.

— И вы находите, что мы еще недостаточно погрязли в дерьме?

— Эта ферма, эта жизнь много значат для вас, верно?

— Разумеется, за нее мы и боремся! Это все, что у нас есть. Но разве вы можете понять?