– Жива, жива птичка, – заметил он удовлетворенно, – разве не Божье дело спасти душу живую, пусть и пернатую?

Он помог Муре подняться в коляску, передал ей клетку с попугаем.

Хорошо, что сегодня тепло, – сказал он, – если быстро поедете, довезете в полной сохранности.

– Свечи я поставила на столик в холле...

Мура отвела глаза. Она дрожала от нетерпения – поскорей бы уехать, чтобы сторож не смог ее найти: неизвестно, как он отнесется к тому, что она натворила в кабинете?

– Признайтесь, барышня, – он явно не желал прерывать приятное знакомство, – страшновато было?

– Нет, не очень, – Мура прижалась к сестре.

– Ну, ничего, я и сам чувствую себя там не в своей тарелке, неприятный дом, жутковатый.

– Позвольте вас поблагодарить, друг мой, – пропела Брунгильда, – за вашу любезность. Кто знает, может быть, мы еще увидимся...

Она многозначительно улыбнулась и протянула ему руку в перчатке. Но так, чтобы он смог дотянуться губами только до самых кончиков пальцев.

– Езжай, братец, – обратилась она к извозчику и отвернулась так, чтобы человек у ворот увидел ее точеный профи ль.

Плечи извозчика расслабились: все время пока молоденькая барышня находилась в доме, он испытывал напряжение и теперь с удовольствием тронул свою сытую гладкую лошадку. Барышни поминутно просили его, чтобы он ехал как можно быстрее и самым коротким путем.

Через полчаса они входили в свою квартиру, смеясь и наперебой рассказывая Елизавете Викентьевне о необычном приключении. Они снимали свои шапочки, шарфы, пальто, ботинки, заглядывали в зеркало, а потом, все также смеясь и успокаивая мать, не ожидавшую от своих воспитанных дочерей подобной самостоятельности, последовали за нею в гостиную.

В гостиной сидела за столом незнакомая пожилая женщина с приятным лицом – она приветливо улыбалась, переводя взгляд с одной девушки на другую.

– Позвольте представить вам, Полина Тихоновна, моих дочерей – Брунгильда и Мура. Полина Тихоновна, девочки, тетушка нашего дорогого Клима Кирилловича.

– Много наслышана, – сказала тетушка, – рада знакомству.

– Мы ждем Клима Кирилловича к вечеру. Надеемся, он в добром здравии, – радостно улыбнулась Мура и, не сдержав нетерпения, обратилась к Елизавете Викентьевне. – Мама, а можно мы прямо сейчас откроем попугая?

– Открывайте, мне и самой любопытно на него взглянуть.

Мура водрузила клетку на стол и сняла с нее плотную черную ткань. На жердочке сидел довольно крупный белый попугай, опустив вниз свою горделивую голову. Через мгновение он встряхнулся, распустил высокий веерообразный хохолок, повернул голову набок, вытаращил на Муру свой круглый черный глаз, захлопал крыльями и огласил гостиную громкими резкими звуками.

– Ры-мы-ны-ды-рры!

Мура с Брунгильдой бросились, хохоча, на диван.

– Что он сказал? Что-то я не поняла? – спросила Елизавета Викентьевна.

И, как будто в ответ на ее реплику, попугай повторил:

– Ра-ма-на-да-рра-к!

Девушки снова захохотали и захлопали в ладоши.

Однако Елизавета Викентьевна и Полина Тихоновна, глядя друг на друга, смеяться не собирались.

– Если он повторит еще раз и подтвердит мои подозрения... – начала было Елизавета Викентьевна.

– Что ж здесь неясного? – вздохнула Полина Тихоновна. – Мне кажется, он вполне отчетливо говорит по-русски: Романов – дурак.

Елизавета Викентьевна всплеснула руками и опустилась на стул.

– Только революционных попугаев нам и не хватало! Быстро, негодницы, признавайтесь, у каких-таких террористов-бомбистов вы взяли эту противную птицу! Думали обмануть меня баснями про князя? Это ж надо такое придумать – попугай князя Ордынского!

– Милая Елизавета Викентьевна, – раздался в наступившей тишине голос Полины Тихоновны. – Самое смешное, что такой князь, действительно, есть. То есть был. И особняк его не очень далеко от нашей с Климом Кирилловичем квартиры.

Все молча уставились на попугая, который соскочил с жердочки и начал поддевать клювом пустое блюдце на дне клетки.

– Да еще и Клима Кирилловича арестовали, – вздохнула Елизавета Викентьевна. – Как арестовали? За что? – в один голос вскричали вскочившие с дивана барышни.

Утром этого же дня в наидурнейшем расположении духа шеф сверхсекретного бюро Департамента полиции подходил к полицейскому участку, где его должны были ждать следователь Вирхов и оставленный – для раздумий и избавления от спеси – подозреваемый доктор Коровкин. Вчера он так и не признался в том, что в рождественскую ночь в булочной Ширханова что-то нашел в пеленке подброшенного младенца и скрыл от следствия. Господин Пановский отдал распоряжение оставить упрямого доктора, надменно отвечавшего, слишком надменно и независимо. Сам же не очень-то горел на службе: велел снять с доктора все антропометрические данные по методу Бертильона, сфотографировать и приобщить данные к картотеке. Оба злобно и молча отреагировали на указание Пановского, что и неудивительно – доктор, конечно, не очень походил на преступника, но Пановскому хотелось побольнее досадить ему за чванливые ответы.

Видите ли, они сильно оскорбляются от незаслуженных подозрений! Паршивая в России интеллигенция, паршивая, так и норовит поперек власти гнуть свое... Не доведет это до добра. Тем более что университеты размножают подобную заразу в ужасающих размерах... Как будто забыли, к чему анархические штучки ведут: двадцать лет назад ни за что ни про что бросили бомбу в лучшего Государя – и ничему не научило их кровавое преступление, продолжают народ мутить... Ох, дождутся-доиграются...

С мрачными мыслями господин Пановский вошел в приемную, рявкнул вскочившему письмоводителю: «Очистить помещение, черт возьми!» Письмоводитель зашипел на сидящего в углу посетителя мещанского вида, замахал руками в сторону дверей, потом бросился к кабинету Карла Иваныча Вирхова, открыл дверь и торопливо сказал:

– Господин следователь, к вам господин Пановский. Просят всех посторонних удалиться.

Пановский отстранил испуганного письмоводителя от двери и прошел в кабинет Вирхова, остановился посередине и, покачиваясь на длинных кривоватых ногах, уставился, раздувая ноздри, на сидевшую в кабинете женщину, – худощавую, неброско одетую, держащую себя с достоинством столбовой дворянки. Женщина поднялась со стула, попрощалась с Карлом Иванычем и прошла мимо Пановского, как мимо пустого места.

Шеф сверхсекретного бюро прошел вперед и сел за стол следователя. Положив перед собой портфель, он нажал кнопку электрического звонка и, когда в дверях появился подобострастно улыбающийся письмоводитель, скомандовал:

– Срочно доставить в кабинет на допрос задержанного Коровкина.