Прижав к устам серебряный рог, тот принялся снова трубить, и по мере того, как резкие, несогласные звуки резали воздух, со всех сторон стали появляться блуждающие огоньки, витавшие вокруг него: надгробные памятники и плиты качались и точно заволоклись черной дымкой, а затем появились какие-то странные образы, одни в сутанах, другие в старинных одеяниях минувших веков. Лица их были бледны, худы, отвратительны и точно искажены страданием, а при каждом их движении слышался зловещий лязг костей. Совершенно непонятно почему, но Мэри не ощущала страха и с живейшим интересом следила за дальнейшим развитием страшной сцены. Вдруг незнакомец из замка, очевидно, считавший себя кавалером Мэри, взял ее за руку и повел.

— Не стоит смотреть всю эту могильную тлю: они будут и на празднике, — презрительно проворчал он.

Когда они вошли в бывшую церковь, Мэри увидела, что там горели костры, а вокруг них толпились мужчины и женщины, на лицах которых запечатлелись всевозможные нечистые страсти. В два ряда по стенам были расставлены длинные низкие столы, уставленные разными яствами, винами и серебряной посудой. Очевидно, готовился пир.

Азрафил вскочил на жертвенник, и Мэри онемела от изумления, увидев, что вместо него появился огромный и страшный длиннорогий черный козел. Это чудовище — получеловек, полузверь — с красными, как горящие угли глазами, держало в руке пылавший факел и скаля зубы глумливо смотрело на голую, рычавшую толпу, которая начинала вокруг разнузданную и невероятно бесстыдную пляску. А оргия все росла и столы быстро опустошались: кубки с парной кровью или вином обходили присутствовавших, из которых одни вопили дикие песни, а другие забавлялись тем, что рвали на части живых жаб, ворон и других животных.

Таинственный незнакомец неотступно ухаживал за Мэри, усердно угощая ее кровью и вином.

Дикая оргия дошла до неописуемого неистовства, как вдруг кавалер Мэри схватил ее за руку, потащил к трону козлища и звонко крикнул, так, что его голос покрыл общий гам:

— Азрафил, князь адских полчищ, владей Ральдой, своей красавицей-невестой, а потом подари ее мне. Ты ведь знаешь мои права на нее.

Смертельная тоска сжала сердце Мэрии ей казалось, что от ужаса волосы поднялись на голове. Несмотря на вино, приправленное возбудительными снадобьями, несмотря на почти утраченную способность свободно думать и кипевший в жилах огонь страсти, мысль принадлежать этому чудовищу наполняла ее душу отвращением и безумным ужасом. Но острые когти уже вонзились в ее тело, разрывая в клочья одежду, а затем чьи-то руки подхватили ее и опрокинули навзничь у ног козла.

Словно сквозь туман видела она, как над нею склонялась голова чудовища, огненные глаза его насмешливо смотрели на нее, а бородатая пасть складывалась в гримасу, служившую улыбкой. Но тут голова у нее закружилась и ей показалось, что она падает в пропасть.

Вдруг дрожащий звон привел ее в себя.

Все яснее и громче разливались в воздухе звуки церковных колоколов, затем донесся отдаленный хор, певший: "Да воскреснет Бог!", и стройное пение становилось все сильнее и могучее. Вверху заблестел широкий, голубоватый луч и в самой глубине его, словно отдаленное видение, как будто открылось широкое окно, а там, подняв в руках лучезарный крест, стоял коленопреклоненный человек в белом. Ярко освещенное лицо его походило на лицо доктора Заторского, а около него, с протянутыми вперед руками и осененной лучами головой, был виден человек высокого роста, тоже в белом, но осыпанном точно алмазами, одеянии.

Один лишь миг любовалась Мэри этим светлым видением, затем она почувствовала, что жертвенник рушится и огненные языки окружают опрокинутого козла. Смутно видела она, как омерзительная, нагая, опьяненная кровью и похотью толпа каталась в судорогах среди опрокинутых столов. После этого послышались раскаты грома вперемежку с кощунствами и стонами, а сверкавшие молнии освещали эту адскую сцену. Наконец, земля заколебалась, стены затрещали, и Мэри потеряла сознание.

Придя в себя, она увидела, что лежит на своей постели, слабая и разбитая, точно ей переломали кости. Все ее тело болело, но о ночном пире у нее оставалось весьма смутное воспоминание.

С трудом, так как малейшее движение доставляло ей боль, она позвонила. После довольно долгого ожидания, наконец, пришла Мэрджит: одна рука ее была на перевязи, голова забинтована, правый глаз подбит.

Ее сопровождал горбатый человек в черном, со злым, угрюмым лицом и гнусавым голосом. Он предписал Мэри лежать в постели, потому что бывшие по всему ее телу ожоги еще не зажили. Он сменил ей пластыри и мази, напоил каким-то лекарством, и она почти мгновенно уснула.

Когда Мэри стало лучше, она спросила у Мэрджит, что произошло? Собственные ее воспоминания были смутны и ясно было только сознание, что она избежала какой-то неминуемой опасности.

— Ах, миледи, как ужасно закончился наш чудный поначалу, но злополучный праздник! — со слезами в голосе рассказывала камеристка. — Все наши братья ранены и больны, и сам оберегермейстер был обожжен, точно молнией.

Медленно поправлялась Мэри, и только усилием воли, отгоняла она докучные мысли, осаждавшие ее при воспоминании о величавом звоне колоколов и дивном далеком пении.

Наконец, выдался день, когда она получила злостное удовлетворение своей мести, примирившее ее с судьбой и на время совершенно рассеявшее мрачные мысли. Она читала вечером в библиотеке, как вдруг услышала слабый треск и невольно подняла голову от чьего-то прикосновения.

На спинке кресла сидел Кокото. Его хитрая рожица выражала удовольствие, хвостик весело болтался, а глаза смотрели лукаво.

— Я пришел с отчетом о нашей работе, хозяйка, так как ты сама не призывала меня, а ведь мы уже порядком поработали.

— Я была больна, Кокото. Благодарю, что пришел. Ну, рассказывай скорее, что вы-сделали из заданной программы.

— Как ты и сказала, никто не помешал нам вторгнуться в дом, и вообще, там всех очень легко направлять по-своему. Сама барыня отсутствовала. Сын — игрок, и с тех пор, как мы принялись за него и везде сопутствовали ему, он постоянно проигрывал. Нуждаясь в деньгах, он взломал стол отца, но в тот же вечер проиграл украденную весьма крупную сумму. Теперь он застрелился, и мать нашла его уже мертвым по возвращении домой, а сама с испугу забыла на столе ридикюль с драгоценными вещами, который в суматохе украли. Хи, хи, хи! — оскалился Кокото.

Мэри погладила его пушистую спинку.

— Я довольна тобою и твоими. Продолжайте старательно работать. Тебя я сейчас угощу.

Она подала ему хлебец, замешанный на крови, и маленькое чудовище с наслаждением съело его, после чего исчезло.

Ван-дер-Хольм частенько навещал ее и помогал в занятиях. Когда она рассказала ему об отчете Кокото, он презрительно рассмеялся и сказал:

— Я понимаю ваше удовлетворение, сестра. Одно из величайших наших преимуществ — это возможность мстить. Я лично испытал это, и мой двоюродный брат, негодяй, погубивший меня, расплатился за это кровавыми слезами.