Люблю,

Селия

11 октября 1946

Густаво!

Хорхе говорит, что моя улыбка его пугает, поэтому я смотрю в зеркало и примеряю старые улыбки. Когда-то я, как и мои подруги, красила губы сердечком ярко-красной помадой, подражая американским старлеткам. Мы коротко стригли волосы, носили кокетливые шляпки «колокол» и старались подражать голосу Глории Свенсон.

Каждую пятницу после работы мы ходили в кино. Помню, я посмотрела «Mujeres de Fuego»[32]с Бетти Дэвис, Эн Дворжак и Джоан Блондел. Их было трое, как и нас, – и одна из них должна была умереть. Мы шутя обсуждали, кто из нас умрет первой. Тогда я смотрела на женщин, торгующих овощами и фруктами на другой стороне улицы, тощих женщин в слишком теплых, не по погоде, шалях/и стыдилась, что у меня такие полные бедра.

После того как ты меня покинул, Густаво, я слегла. И не вставала в течение многих месяцев, каждую минуту возвращаясь в те дни, когда мы были вместе. Я мысленно видела все, как в кино, и старалась вновь пережить то, что мы испытывали, когда сгорали от любви друг к другу. Хорхе спас меня, но для чего, я не знаю.

Твоя Селия

11 февраля 1949

Mi querido Густаво!

Я читала пьесы Мольера и спрашивала себя, чем отличается настоящее страдание от воображаемого. Ты знаешь?

Ты моя любовь,

Селия

(1974)

Фелисия дель Пино не может вспомнить, почему в этот жаркий октябрьский день она шагает под ружьем в горах Сьерра-Маэстра. Камуфляжный шлем сдавливает голову, как металлический обруч, дуло винтовки, висящей на левом плече, ударяется о шлем, и от этих ударов перед глазами все плывет. Дешевые русские ботинки натирают ноги, пока она устало тащится вверх по нестерпимо благоухающим склонам, замыкая цепочку будущих партизан. «Давай поговорим по-зеленому», – сказал бы ей сын, чтобы отвлечь ее от страданий.

– Vamonos, vámonos,[33]– кричит маленькая мулатка, идущая впереди в десяти ярдах от Фелисии. У лейтенанта Ксиомары Рохас выступающая вперед нижняя челюсть, и, когда она кричит, видна целая обойма желтых зубов. – Вождь никогда не прохлаждался в этих горах! Для него это было делом жизни и смерти, а не воскресной прогулкой! Пошевеливайтесь!

Фелисия смотрит вниз на тропу, протоптанную во влажной траве. Лицо у нее раскраснелось и вспотело, в глазах соленая влага, а от чего – пота или невольных слез – трудно сказать. Лейтенант Рохас из этих мест, думает Фелисия, поэтому она не потеет. Никто из Сантьяго-де-Куба не потеет. Это известный факт.

– Компаньера дель Пино, ты прикрываешь тыл! Командир впереди и замыкающий подвергаются самой большой опасности! – кричит лейтенант Рохас, но голос у нее не злой.

Икры у Фелисии как бейсбольные мячи. Ноги утопают в грязной и мягкой земле. Каждое сухожилие напряжено, туго натянуто, как мускулы коров в мясной лавке, коров, которые умерли в страхе. Их мясо никогда не бывает таким нежным, как мясо животных, не испытавших страха смерти. Фелисия нащупывает фляжку и отвинчивает пробку, прикрепленную цепочкой к горлышку. Она не узнает свои руки, распухшие и огрубевшие, с нечищеными ногтями.

– Родина или смерть! – кричит лейтенант Рохас, пока Фелисия пьет, запрокинув голову.

– Родина или смерть! – эхом отзываются партизаны, все, кроме Фелисии, которая недоумевает – ведь на настоящей войне по этим крикам противник запросто бы их обнаружил.

Во временном лагере партизаны ставят палатки, затем открывают жестянки с пятнистыми бобами и прессованным мясом цвета навоза. Они пятый день едят эту пищу, от которой у одних начался понос, у других запор, и у всех без исключения газы. Только лейтенанту Рохас все нипочем, и поэтому она с аппетитом уплетает за обе щеки. Фелисия оглядывает остальных. Все они оказались в этой бригаде по одной причине и вне зависимости от своего желания. Их отряд состоит из оппозиционеров, из социально неблагонадежных элементов. Задача лейтенанта Рохас перевоспитать их и сделать из них революционеров.

Фелисия здесь потому, что чуть не убила себя и сына. Она не помнит этого, но все ей твердят об этом. «Зачем ты это сделала?» – печально спросила у нее мать, гладя ее руки, лежащие поверх накрахмаленной белой простыни. «Зачем ты это сделала?» – строго спросил у нее психиатр, как будто Фелисия была непослушным ребенком. «Зачем, Фелисия?» – добивалась от нее ответа лучшая подруга Эрминия, тайком от медсестры натирая ей лоб травами.

Но всякий раз, когда Фелисия пыталась восстановить в памяти эти события, она видела только белый свет.

Доктора сочли Фелисию «непригодной для материнства» и обвинили ее в том, что этим летом на Пальмовой улице она нанесла непоправимый вред своему сыну. Никто не знает, понимает ли Иванито, что с ним произошло. Мальчик не говорит об этом. Но врачи, мать, даже сослуживицы в салоне красоты в конце концов убедили Фелисию отдать Иванито в школу-интернат. Чтобы он окреп, познакомился с мальчиками его возраста и научился жить в коллективе. Они все время это повторяли. Жить в коллективе.

– Ты меня больше не любишь? – спросил Иванито, высунувшись из окна автобуса. Он смотрел так, что ее сердце разрывалось от боли.

Фелисия навещает сына в первое воскресенье каждого месяца в школе среди картофельных полей за Сан-Антонио-де-лос-Баньос. Они мало разговаривают, пока бывают вместе. Эмоции от встречи настолько переполняют их, что они часто просто дремлют под деревом или на узкой двухъярусной кровати Иванито. И разговаривают в основном взглядами и руками, не переставая прикасаться друг к другу.

Все твердят Фелисии, что она должна найти смысл в жизни помимо сына, что революция дает ей еще одну возможность стать полезным членом нового социалистического общества. В конце концов, как заметила ее мать, все, что Фелисия сделала для революции, это сорвала несколько одуванчиков во время кампании по уничтожению сорняков в 1962 году, да и то через силу. Она откровенно пренебрегала своими обязанностями, что было источником постоянных ссор между ними.

Фелисия пытается стряхнуть с себя сомнения, но она не видит ничего другого, кроме страны, живушей среди лозунгов и агитации, народ которой постоянно находится в ожидании войны. Она презирает воинственные лозунги, кричащие с развешанных повсюду плакатов. МЫ ДОЛЖНЫ ПРЕОДОЛЕТЬ… КАК ВО ВЬЕТНАМЕ… ПРЕВРАТИТЬ ПОРАЖЕНИЕ В ПОБЕДУ… Даже скромным сборщикам сорняков присвоено хвастливое воинственное название: «Механизированная наступательная бригада». Молодых учителей называют «Борцами за обучение». Студенты, работающие в полях, – «Молодежная колонна столетия». Добровольцы по ликвидации безграмотности – бригада «Родина или смерть». Все это продолжается бесконечно, вызывая у нее оцепенение, подавляя в ней волю бороться за будущее, свое собственное или кого-нибудь другого. Она хочет только одного – чтобы ее сын был вместе с ней.