* * *

You are viewing RumpelstilZchen's journal

20-Июнь-2009 02:45 am

«Не перечьте мне, я сам по себе, а вы для меня только четверть дыма» (с)

МЕТКИ: СЕЙЧАС, РЕВЕРС

Ребенку иногда бывает трудно дать происходящему точное и правильное определение, даже если это происходит с ним. Тем более, если это происходит с ним. Чему-то непонятному, но существенному в себе я даю название пустота. Пустота во мне знает много больше, чем я. Пустота во мне умеет больше, чем я. Мне мало лет, а пустота древняя, очень древняя, вообще-то она не моя, просто посуществует во мне пока.

Пустота во мне знает с точностью до секунды, через какое время по обе стороны недлинного пореза опасной бритвой выпрыгнут, выскочат поверх бледной кожи алые шарики крови. Пустота во мне умеет резать в специальных, труднодоступных местах, сводя к минимуму последующие вопросы любопытствующих одноклассников. Отцу все равно, вряд ли он заметит даже шрам от харакири, правильно говорить сепукку. Не заметит.

Пустота во мне знает с точностью до секунды, насколько нужно прижать тлеющую сигарету ко впалому, вздрагивающему животу, чтобы получилась безупречная окружность, похожая сначала на атомную красную кнопку, потом на загадочный круглый след пребывания Чужих, потом на таблетку аспирина. Пустота во мне умеет терпеть боль и в санитарных целях посыпать марсианские круги золой из камина в большом Доме.

Пустота во мне знает, когда лучше промолчать, опустить взгляд, как будто бы сдерживая обиду, как будто бы мне немного неудобно за бестолковую безжалостность к себе, такое смирение будит в оппонентах чувство вины и немного гадливости, мне протягивают кончик пальца — ладно, хватайся, забыли. Пустота во мне умеет продержаться сколь угодно долго на этом кончике.

Думаю, орехи выбирает тоже Пустота. Это достаточно длительное занятие, грызть орехи, освобождая их от твердых защитных оболочек, и оно никогда не надоедает Пустоте.

Пустота во мне знает, как вызвать к себе интерес. Историю с кладбищем изобретает тоже пустота, мне бы никогда не додуматься, не догадаться.

Кладбище — небольшое и старое, здесь не хоронят уже давно, никаких печальных процессий, траурных маршей, рыдающих вдов и мужчин в черных костюмах с покрасневшими глазами. Заброшенное кладбище, сплошь заросшее какими-то странными кустами — вроде бы они кусты, но ловко вьются по заборам и оградкам, ковром стелются по дорожкам и выщербленным гробницам.

Тут довольно уютно летом и ранней осенью, то зеленеют, то шуршат листья, прорастает и засыхает трава, пахнет разогретой землей, наверное, это уже лишнее — говорить про кладбище, что оно пахнет землей, — но так и есть, пахнет. Своими муравьиными тропами, перепрыгивая через бесхозные могилы, бестрепетно хожу я — или сокращаю путь до школы, тороплюсь утром или разгуливаю нога за ногу, не спеша после уроков, — а что нового меня ждет дома — отец с карандашом 2М и календарь на стенке.

Этот памятник на самом-самом краю я замечаю не сразу, может быть, к концу первого года погостовских прогулок или чуть раньше, и удивляюсь этому — настолько он бросок, необычен, необработанный камень, целая скала черного мрамора, нету ни имени, ни даты рождения, ни даты смерти, а только пожелтевший от времени, но все равно прекрасный портрет грустной девушки и выбитые рядками бронзовые буквы, много, это стихи, со сладким ужасом понимаю я: «Скажите же червям, когда начнут, целуя, Вас пожирать во тьме сырой, что тленной красоты — навеки сберегу я и форму, и бессмертный строй»[26].

Пустота во мне знает автора этих строк, но мне не скажет, зачем? Пустота во мне умеет быть сдержанной. Я — нет.

Через мгновение я тоже становлюсь автором — автором и запретной немного тайны, глубоко зарытой — ах, какой дешевый опять каламбур, и скалы черного мрамора, и овального портрета красавицы в печали на керамике. Никто из нас — о, вот и получается объединить меня и их, а всего-то два с лишним десятка лет прошло — не умеет еще говорить о поэтизации смерти, но красота должна умереть, такие идеи, такие мысли, такие дела.

Мой статус в компании сестер меняется, моя номинальная стоимость растет, мои акции растут, вот он, тот самый кончик, на котором я продержусь сколь угодно долго.

Пустота во мне это знает, она наполняет мой рот своею речью, нужными словами.

Сестры слушают меня, затаив дыхание, я придумываю историю девушке в овале, нарекаю ее Виолеттой — просто это самое изысканное имя, известное мне на тот момент. Виолетта постепенно обретает новое для себя прошлое, интересно, одобрила бы его она?

Пустота во мне знает это. Я — нет.

По моей версии Виолетта, прекрасная дочь зажиточного помещика, великолепно образованная и тонкого воспитания, оскорблена своим женихом, благородным разбойником типа «пройденного» недавно по литературе Дубровского. Жених, после провала одного из намеченных «мероприятий»: засада, погоня, перестрелка и все такое — считает Виолетту виновной в утечке информации, о чем и сообщает ей в грубой форме. Виолетта решает для себя невозможным ни оправдываться, ни продолжать жить после такого предательства и немедленно глотает яд.

В эту канву я ежедневно вплетаю новые нити, украшаю повествование шелковыми лентами любви, блестящей мишурой великосветских развлечений, кожаными ремешками ревности, бахромой удивительных приключений, скрепляю шершавыми волокнами обид.

Пустота во мне знает множество замечательных историй, диковинных случаев, сенсационных казусов, дивных драм, поразительных авантюр.

Пустота во мне умеет быть интересной. Я — нет.

Лилька умеет быть заботливой, она выкапывает несчитано кустиков «анютиных глазок» из Сада, оранжевых маргариток, высаживает на могиле моей Виолетты. Да, немного подумав, я делаю Виолетту своей родственницей, по линии матери, которая уже не сможет этого опровергнуть. Так что теперь мы любуемся трогательным цветением у подножия необработанной глыбы черного мрамора, так, пожалуй, лучше — снисходительно соглашаюсь я.

Марго умеет быть последовательной, она требует от меня все новых и новых порций «Виолетты», она их получает.

Розка умеет быть благодарной, замечая некоторые пробуксовки в сюжете, она подключается и парой-тройкой уместных фраз подталкивает вперед рассказ. Она помнит наизусть кучу стихов, и целиком, и строчками, часто иллюстрирует ими нарисованные мною картины Виолеттиной жизни, получается неплохо.

Пожалуй, я впервые нахожусь так близко от рая.

Изгонит меня оттуда Старая сука, естественно. Нет, ни слова о змеях и яблоках. Просто в один из дней она запретит дочерям ходить на кладбище.

Удар тяжел, и я даже немного поплачу.

Пустота обнимет меня. Она умеет быть ласковой.

Сегодня в Персиковой комнате я долго буду стоять около. Нет, в моем воспаленном мозгу и не подумают проноситься грузными летучими мышами тени прошлых унижений, и моя мертворожденная другая жизнь не запульсирует в кончиках пальцев — там, где ее еще немного осталось, нет, ничего такого.