ближайшему столу и на идеальном хорчине потребовал налить ему чего — нибудь. Внешность легионера, его стиль боя, манера поведения и несгибаемость — все выдавало в нем сына Алтака, а не иного мира. Его кожа точно так же отливала бронзой, и черные как сажа волосы он собирал в традиционный чуб. Когда старые ханы упоминали инид — радость смертоубийства, безотчетную плавность и легкость насилия, — то подразумевали, что обладают ею только чогорийцы. Но…

— Как его имя? — спросил заинтригованный Хан.

— Когда пришел к нам, был Луцианом, а после Возвышения зовется Джубалом.

— Никогда бы не поверил, — покачал головой Джагатай.

— Помните первый день на Терре? — Хасик уже смеялся, раскрасневшись от еды и выпивки. — Они казались медведями в броне, а теперь мы выводим из них ястребов! — Скаля зубы, нойон-хан отхлебнул из чаши. — Тогда я заявил им, что вы измените их, что переделаете их, как уже переделали нас. Вот и готово, Каган. Теперь мы все — Белые Шрамы.

Хан тоже выпил вина. Да, такую цель они поставили себе много лет назад. Рекруты с Терры будут прибывать еще на протяжении десятилетий, но теперь они составляют меньшинство. Их начнут посвящать в древние воинские обычаи степей и соответственно воспитывать. Тут, разумеется, возникнут новые сложности, однако о первых главных опасениях можно забыть.

— Мы могли вымереть, — тихо заговорил примарх, вспоминая то переходное время. — Вот в чем заключался риск. Нас могли поглотить. Все… вот это исчезло бы. Я скажу Ему… признаю, что Он не заставил нас поменяться.

Хасик ухмыльнулся:

— Мы что, до сих пор этого боимся?

Тогда Каган резко посмотрел на него, словно желая услышать разъяснения, но увидел, что воин шутил — в нем заговорило розовое вино. Глаза нойон-хана блестели немного ярче обычного, и ждать от него тщательно взвешенных советов вряд ли стоило.

— Я хочу, чтобы ты приглядывал за ним. — Хан потянулся за куском мяса, наблюдая, как золотой легионер растворяется в освещенной пламенем толпе. — Найди мне побольше таких бойцов, и тогда нам нечего будет бояться.

На протяжении нескольких дней после пира в крепости-монастыре кипела жизнь: Джагатай редко появлялся здесь, поэтому все чиновники и каптенармусы старались плодотворно воспользоваться моментом. Многие имперцы забывали, что примархи не только воители, но и командиры гигантских армий, обязанные уделять равное внимание как боевым действиям, так и хозяйственным или дипломатическим проблемам. В делах управления Чогорисом последнее слово всегда оставалось за Ханом, и посему он дал аудиенцию всем региональным губернаторам, которые доложили о текущих конфликтах между племенами, состоянии растущей сети орбитальной обороны и мерах по удержанию иномирян вдали от нетронутых внутренних районов. Адепты Механикума подробно изложили Кагану, как идет последний этап оборудования Цюань Чжоу, а представители Имперской Армии, желавшие более успешно поддерживать молниеносные кампании Белых Шрамов, робко запросили дополнительные сведения о дальнейших планах экспедиционного флота.

Но в первую очередь Джагатаю следовало решить вопрос с развитием воинских подразделений Пятого. В имперских мирах-кузницах для него собирали все больше звездолетов, которые рано или поздно прибудут на Чогорис. Их потребуется наполнить бойцами, успешно прошедшими обучение, и снабдить подразделения новичков наставниками — ветеранами из фронтовых братств. Сложность перевозки такого количества легионеров, а также их снаряжения и припасов, особенно обескураживала людей, никогда не славившихся скрупулезным ведением записей.

Хан терпел все это на протяжении трех суток, морща лоб и барабаня пальцами по колену под плащом, но не покидал зал собраний своего нового дворца. Лишь утром четвертого дня он встал с трона, махнул Хасику с Есугэем и произнес:

— Хватит. Я уже забыл, как выглядит моя планета.

Тогда они втроем оседлали лошадей и, не взяв более никого, выехали из северных горных ворот цитадели. Ливни, ознаменовавшие прибытие Кагана, к тому времени закончились, и черная земля переливалась под ярким солнцем. Неустанный ветер все так же яростно дул над Алтаком, обрушиваясь на длинные крутые склоны Хум-Карты. Спустившись с высотных троп, воины добрались до травяных равнин и пустили скакунов легким галопом, чтобы умчаться подальше от выцветших скалобетонных стен бастиона.

Все трое стянули волосы к затылку, открыв шрамы-метки на лицах, и надели талскарские наряды — дэли по щиколотку и кожаные сапоги. Даже такие могучие животные, как чогорийские адуу, с трудом выдерживали тяжесть Возвышенного воина и быстро пали бы под дополнительным весом силовой брони.

Итак, три соратника отправились на запад, по старым паломническим дорогам к Улааву, как странствовали до тех пор, пока Император не разрушил прошлое, чтобы построить будущее. Долгое время они почти не разговаривали, смакуя знакомые вкусы и запахи в воздухе. Таргутай вернулся в родной мир еще пару месяцев назад, однако для нойон-хана и Джагатая все вокруг казалось одновременно привычным и полузабытым.

В какой — то момент грозовой пророк взглянул на небо, повинуясь наитию. Высоко в пустой синеве скользило маленькое пятнышко, видимое лишь самому зоркому наблюдателю. Придержав коня, Есугэй прикрыл золотые глаза козырьком ладони, и его спутники поступили так же.

Под небосводом кружила, закладывая широкие виражи, хищная птица — вольный охотник, бесстрашный и непревзойденный. Он покачивался на потоках горячего воздуха, выдыхаемых морем голубовато-зеленой травы, но не отводил безупречно неподвижный взор от земли, где могла скрываться добыча. Поиски увели ловца дальше на север, и постепенно он скрылся даже из поля зрения космодесантников.

Хан смотрел ему вслед.

— Вот так вас теперь называют, Каган, — заметил Хасик. — Боевой Ястреб.

Примарх то ли хмыкнул, то ли усмехнулся.

— У каждого из нас есть такое имечко, — буркнул он. — Как визитная карточка.

— Ваше звучит неплохо, — пожал плечами Таргутай.

Джагатай потянулся, поигрывая мускулами, и задышал глубже, чем требовали его эффективные легкие. Казалось, втягивая воздух в самые недра груди, Хан надеется подольше задержать его внутри себя.

— Из всего, что случилось с нами, из всего, что нам пришлось усвоить, — заговорил Каган, и слова его прозвучали так, словно он очень долго повторял их в мыслях, — сложнее всего свыкнуться с течением времени. Мои флоты участвуют в сотне баталий: одни корабли уходят на месяц, другие на десятилетие. Я