Сам не знаю почему, но, пока я вытаскивал из ямы мертвое тело, я был абсолютно уверен, что это мой брат. Нет, не он. Я помолился про себя, и мы продолжили копать.

Еще одно тело, еще один морпех. Я наклонился и заставил себя посмотреть. Не он.

Чем больше людей мы доставали из могилы — а там их было много, — тем более я был уверен, что один из них окажется моим братом. У меня внутри все сжималось. Я продолжал копать. Меня тошнило.

Наконец, мы закончили. Среди мертвецов моего брата не оказалось.

Я чувствовал облегчение, почти восторг — моего брата здесь не было! А потом при виде убитых молодых мужчин, которых мы выкопали, на меня навалилась невероятная тоска.

Вскоре я, наконец, получил известия о моем брате. Выяснилось, что он действительно в Ираке, но чрезвычайно далеко от того места, где мы обнаружили тела убитых пленных. У него были свои трудности и печали, но уже сам факт, что я услышал его голос, принес мне огромное облегчение.

Я все еще был старшим братом, который обязан заботиться о младшем. Черт побери, да ему не нужна была моя протекция; он был морским пехотинцем, крутым парнем. Но каким-то образом старые инстинкты продолжают действовать…

В другом месте мы обнаружили бочки с химическими реагентами, которые могли быть использованы в качестве компонентов биохимического оружия. Все говорят о том, что у Саддама не было в Ираке оружия массового поражения, вероятно, имея в виду готовую к применению атомную бомбу, а не отравляющие вещества и их полуфабрикаты, которых у Саддама на складах было великое множество.

Возможно, об этом умалчивают постольку, поскольку почти все эти химикаты были поставлены из Германии и Франции — стран, которые считаются нашими западными союзниками.

Вопрос, который я все время себе задаю, — куда Саддам все это спрятал перед нашим вторжением. Мы сделали столько предупреждений, что у него, несомненно, было время переместить и закопать тонны химических материалов. Где это зарыто, как оно проявится, что отравит — я думаю, это очень хорошие вопросы, на которые никто и никогда не ответит.

Однажды мы нашли что-то непонятное в пустыне и решили, что это зарытые в песок самодельные взрывные устройства. Мы вызвали саперов. То, что они откопали, было не бомбой — это был самолет.

Саддам закопал кучу своих самолетов в пустыне. Их накрыли пластиком и попытались спрятать. Возможно, диктатор рассчитывал, что повторится операция «Буря в пустыне» — мы быстро ударим и уйдем.

Он ошибся.

Мы продолжали взаимодействовать с морской пехотой по мере ее продвижения на север. Как правило, мы двигались на острие наступления, в нашу задачу входило обнаружение узлов сопротивления. И хотя мы располагали данными разведки о том, что в этом районе имеются иракские войска, мы не рассчитывали встретить крупные силы противника.

В это время мы действовали целым взводом; все шестнадцать человек. Мы заняли небольшое здание на окраине города. Как только мы там оказались, по нам открыли огонь.

Перестрелка быстро усилилась, через несколько минут мы поняли, что окружены, и пути к отступлению нам отрезали несколько сот иракцев.

Я начал убивать иракцев, — мы все начали, — но на месте каждого сраженного появлялись пятеро, чтобы занять его место. Это продолжалось несколько часов, огневой бой то разгорался, то стихал.

Боестолкновения в Ираке чаще всего были спорадическими. Обычно интенсивный огонь продолжался несколько минут, иногда даже час или около того, после чего иракцы отступали. Или же отступали мы.

На этот раз было иначе. Бой волна за волной продолжался всю ночь. Иракцы знали, что нас намного меньше и что мы окружены. Мало-помалу они начали приближаться к нам, до тех пор, пока не стало очевидно, что они готовятся к штурму.

Мы были готовы. Мы собирались умереть. Или, что хуже, попасть в плен. Я подумал о своей семье и о том, как ужасно это должно быть. Я решил, что умру первым.

Я расстрелял большую часть боезапаса, но теперь бой шел на гораздо более короткой дистанции. Я начал обдумывать, что делать, если дойдет до рукопашной. Я решил пустить в дело пистолет, нож, драться голыми руками — любым способом.

А затем я должен был умереть. Я подумал о Тае, и о том, как я люблю ее. Потом я понял, что мне нельзя отвлекаться, и постарался сосредоточиться на бое.

Иракцы продолжали приближаться. По нашим расчетам, у нас оставалось пять минут жизни. Я начал мысленно их отсчитывать.

Я не далеко успел продвинуться в этом, когда наш радиопередатчик пискнул и сообщил: «Мы приближаемся к вам, направление на шесть часов».

Наши шли на выручку. Мобильные части.

Это были морские пехотинцы. Мы не умрем. По крайней мере, не через пять минут.

Слава Богу!

Этот бой стал последним заметным событием во время нашей первой командировки. Командир отозвал нас обратно на базу.

Это было расточительство. Морские пехотинцы каждый вечер отправлялись в Насирию, чтобы ликвидировать очаги сопротивления. Они могли бы выделить нам наш собственный сектор патрулирования. Мы могли бы взять его под контроль и ликвидировать там всех плохих парней — но командир наложил запрет на эту идею.

Мы слышали это на передовой базе и в лагерях, где мы сидели и ждали приказа, чтобы заняться каким-нибудь настоящим делом. «Гром» — польский спецназ — свою работу делал. Они говорили нам, что мы — лев, лежащий перед собаками.

Морские пехотинцы не были столь дипломатичны. Возвращаясь на базу, они спрашивали у нас:

«А сегодня вы скольких уделали? Ах, да, вы же не выходили из лагеря…»

Удар ниже пояса. Но я их не упрекаю. Я думаю, что наше командование трусило.

Мы начали тренировки по захвату дамбы Мукараин к северо-востоку от Багдада. Дамба имела большое значение не только потому, что обеспечивала город электроэнергией, но и по той причине, что ее разрушение привело бы к затоплению обширной местности и замедлению продвижения союзных войск. Но операция постоянно переносилась на более поздний срок, и в конце концов мы сдали ее вместе с другими делами Пятому отряду SEAL, сменившему нас в порядке ротации частей (кстати, операция, проводившаяся по нашему плану, завершилась успехом).

Мы много чего еще могли сделать. Я не знаю, как бы это отразилось на общем ходе войны. Мы бы точно могли спасти сколько-то жизней здесь и там, может быть, сократить продолжительность отдельных операций на день или два. Но вместо этого нам было приказано собираться домой. Наша командировка закончилась.

Несколько недель я провел на базе, ничего не делая. Я ощущал себя маленьким вонючим трусом, играющим в видеоигры в ожидании транспорта.

Я был чрезвычайно озлоблен. Я даже подумывал о том, чтобы уйти из SEAL и расстаться с флотом.