Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что? На какую еще могилу? В своем ли ты уме? – удивленно воскликнула Чилла. – Разве отец ваш не пропал без вести?
– Нет, – тихо промолвил Тимарболат, еле заметно покачав головой. Потом, выдержав короткую паузу, продолжил: – У отца была особая судьба, он не мог быть похоронен на кладбище. Ни на аульском, ни на каком другом. Ему предначертано было упокоиться в склепе, рядом с останками великих к,онахов. Мне выпало проводить его в тот склеп. Я последним из живых слышал его слово, видел его спину. Когда весь аул его искал, я, конечно же, знал, что Темболата они не найдут, но сказать об этом не мог. Да, женщина, и такое тоже бывает на этом свете. Посвящение предполагает ответственность, знания заставляют размышлять. Но не будем больше об этом. Все сущее находится под властью времени. В назначенный срок происходит то, что должно произойти; закрывается то, что должно закрыться; открывается то, чему предписано открыться; прерывается то, что и должно было прерваться именно в наступивший момент. Точно так же бывают и тайны, которые никто не имеет права открыть до того самого момента, когда настанет их срок. К моему счастью… или к несчастью… не знаю… в такую тайну и посвятил меня отец. Я не могу открыть ее ни братьям, ни тем более тебе. Не я хозяин этой тайны… Я запрещаю тебе рассказывать кому-либо об этом нашем с тобой разговоре. Но ты должна знать и помнить всегда, что супруг твой связан определенными обязательствами. А потому не донимай меня расспросами.
Этот разговор между Чиллой и Тимарболатом состоялся два месяца назад. С тех пор и беспокойство ее возросло, и недобрые предчувствия терзали. Все время жила в ожидании, что вот-вот чьё-то коварство или предательство нанесет ее мужу удар в спину.
То, чего она так боялась, видимо, и произошло.
Отбросив в сторону все правила нахского этикета, Чилла переступила порог родственников мужа.
– Ваш брат задержался в горах дольше обычного. Я боюсь, что с ним что-то случилось, до сих пор он всегда возвращался в назначенный им самим день. Может, стоит поискать его? Вам, мужчинам, должно быть, известны все горные тропы…
Братья переглянулись. Невестка не увидела на их лицах ни беспокойства, ни печали.
– Нам известно, что произошло с нашим братом и где он, нечего чужим искать его, – жестко сказал старший из братьев. – Если нужна будет чья-то помощь, мы сами скажем об этом. И ты тоже уходи в свой Гуни, отныне ты вдова.
– Вы убили его! – в ужасе воскликнула Чилла.
– Закрой свою пасть! – рявкнул деверь. – Кто может спросить с нас за нашего человека?! Он наш, и мы вольны поступать с ним так, как нам вздумается. Не тебе обсуждать наши действия, это не твое дело!
– Но…но… – голос Чиллы дрожал, слезы душили ее. – Но тело… похоронить… как же… без могилы… без надмогильного камня!..
– Ты что, не понимаешь, что тебе говорят? – продолжал деверь все так же грубо. – Или ты испытываешь мое терпение? У тебя только одна дорога! Сегодня же отправляйся в свой Гуни, женщины помогут тебе собраться. И чтобы я не слышал от тебя более ни слова! Разговор окончен!
И братья ушли, оставив своих жен утешать Чиллу…
Молодая вдова в тот же день покинула Курчали. Чтобы не видеть злорадства на лицах убийц своего мужа и их жен, она не проронила ни единой слезинки, пока не покинула этот ставший уже ненавистным ей аул. Но оказавшись одна в достаточном отдалении от него, дала, наконец, волю чувствам…
Перед ее глазами возник образ Тимарболата – короткая черная борода, ласковые, добрые глаза, улыбка… какая-то необычно щедрая, всепрощающая улыбка. Блестящие доспехи, облегающие мощный торс. Огромный баран, вздернутый сильной рукой… В тот день не одна только Чилла смотрела на гостя из соседнего аула влюбленными глазами. Ее ревнивый взгляд уловил немало девичьих глаз, устремленных на молодого курчалинца. Тимарболат пришел в этот день в Гуни на ее, Чиллы, счастье… на слишком короткое счастье…
Долго плакала несчастная женщина, сидя под обжигающими лучами безучастного полуденного солнца, одинаково светящего и для добрых людей, и для злодеев…
Неожиданно у нее закружилась голова, на короткое мгновение она потеряла сознание. Через некоторое время все повторилось. На этот раз головокружение продолжалось дольше, накатила тошнота… Она все поняла!.. В первый раз с того самого дня, как Тимарболат ушел в горы, Чилла улыбнулась. Конечно, она не могла знать, сын у нее будет или дочь, но в одном поклялась бы на чем угодно – в дверь убийц однажды ранним утром, поздним вечером или ясным днем обязательно постучится мститель, который спросит за кровь отца!
Накопившаяся в душе ненависть к убийцам и вера в неизбежную расплату вернули Чилле силы. Она встала и гордо выпрямила согнувшуюся было спину. Суровый крик молодой женщины, перед которой подлые люди выставили горькую чашу раннего вдовства, долетел до притаившегося в низине Курчали:
– Пусть знают в Курчали все сплетники и сплетницы, все, кто позволяет грязным мыслям рождаться в своих пустых головах, а в трусливых сердцах своих поселили злобу, – Тимарболат, подобного которому не было на нашей земле, не ушел бесследно! Если будет дочь – не спастись вам от сиротских проклятий, если же сын – ждите мстителя! Бодрствуйте, убийцы, ибо заснув, вы можете уже не проснуться!..
С этого самого дня в ушах курчалинцев многие годы будет звучать пронзительный крик несчастной вдовы. Он, как предвестник гласа небес, ураганом пронесется по нахской земле…
Вскоре Чилла стала матерью. Племянника, громким криком возвестившего о своем появлении в этом мире, гунойцы, родственники его матери, нарекли именем Берс.
…Через год после этих событий, в пору, когда осетр идет на нерест, братья Тимарболата поехали на нахские острова в Восточном море.
Сам по себе осетр не особо ценился у нахов.
