Ярослав поднялся, наставил объектив на толстый зад, выпирающий из дверцы, машинально отметив про себя, как красиво тот освещён, скадрировался половчее и стал фотографировать. Он медленно шёл к машине и делал кадр за кадром. Но, занятый вознёй внутри салона, дядька его не замечал. Наезд – и через стекло Ярослав мельком увидел лицо Яны. Рот её был заткнут чем-то тёмным, какой-то тряпкой. Голова поднялась и пропала, но, кажется, он успел поймать в кадр и это. Лишь бы только света хватило!

– Эй, вы! Я всё снял! – сказал Ярослав громко. Он стоял, расставив ноги на ширину плеч, держа перед лицом фотоаппарат обеими руками, точно это было огнестрельное оружие. И повторил громче: – Эй! Я. Всё. Снял.

Массивные ноги перестали приплясывать и перетоптываться. Дядька выдвинулся из салона и ошалело вперился в Ярослава. Он был ещё более красным, чем несколько часов назад, хотя, казалось бы, это невозможно. По подбородку тянулся засохший след от мороженого, так и не вытертый. Ярослав сделал несколько кадров, наставив объектив дядьке точно в лицо, и закричал, теперь изо всех сил:

– Я всё видел! Я вас снял! Отпустите её! Я снял!

Дядьку аж перекосило. Он выхватил какую-то штуковину прямо из дверцы перед собой, определённо что-то большое железное, с силой захлопнул её и двинулся на Ярослава.

И тогда Ярослав опять побежал. Он рванул поначалу обратно в лес, по тропинке, но вовремя сообразил, почуял – туда нельзя, ни за что нельзя! – и, ломанувшись сквозь заросли пижмы, сделав опасную петлю прямо у дядьки перед носом, ловко крутнувшись, как учили на танцах, выскочил на пустую дорогу. Машина! Там шла машина, он её заметил! Но теперь она куда-то делась. Закатное солнце било в глаза, ничего не было видно толком. Свернула? Или ехала в обратную сторону? Или он просто ошибся? Может, она ему почудилась?

Ярослав летел по обочине и слышал за спиной тяжёлое дыхание и сдавленный, страшный в своей монотонности звук, какое-то непрерывное «Ы-Ы-Ы-Ы». Ему казалось, что его сейчас схватят.

Мужик, хоть и грузный, оказался на удивление проворным. Ярослав оглянулся и увидел в паре метров от себя перекошенное багровое лицо, белёсые, выпученные, точно у зомби, глаза и сжатый пудовый кулак с разводным ключом, огромным, тяжёлым даже с виду – или и это просто показалось с перепугу? «Зомби» взревел, сделал отчаянный рывок, бросился вперёд, замахнувшись ключом, почти задел… И тут из распадка им навстречу вылетела рейсовая маршрутка.

– Помогите! – закричал Ярослав. – Помогите! – Он кинулся машине наперерез и едва не угодил под колёса.

Дальнейшее промелькнуло перед глазами, кажется, меньше чем за минуту.

Маршрутка опасно вильнула, проскочила по инерции несколько метров, но уже тормозила с визгом, оставляя на асфальте жирные чёрные следы. Мужик, опомнившись, оставил Ярослава и кинулся к своему джипу, но сесть за руль не успел: молодые парни, из пассажиров, легко догнали и скрутили его, ткнув носом в пыльный капот.

– Девочка! Там девочка! – заорал Ярослав и тоже побежал к машине.

Но Яну уже и так заметили. Пока двое держали «зомби», третий вытащил её под мышки, аккуратно усадил в траву и вынул изо рта кляп, скрученный из мужского носового платка. Яна прокашлялась, и её стошнило. Она сильно дрожала. Ярослав вспомнил мультики, где персонаж суёт пальцы в розетку или лезет в трансформаторную будку. «Да, именно так его и колотит…» – подумал он и сам испугался этой мысли: такой неуместной и нелепой она показалась.

Какая же Яна была бледная!.. Прямо как клеёнка, на которой днём расставляли птичек. Руки её были наскоро стянуты какими-то ремнями от запястий до локтей, вокруг щиколоток намотан прозрачный упаковочный скотч, на лбу горел здоровый синяк с кровавой надсечкой. Били чем-то тяжёлым. Тем ключом?.. Из маршрутки выпрыгивали ещё люди. Женщины освободили Янины руки – и теми же ремнями был немедленно связан нападавший. Начали отлеплять скотч, и Яна кричала, потому что это было больно, но избавились в конце концов и от него. Все охали и ужасались, и лишь водитель догадался вызвать полицию. Из музея тоже скоро подошла охрана.

Яну пытались напоить водой и даже угостить – какой-то булочкой, какой-то шоколадкой. Бабушка в панаме-милитари причитала: «Бедная девочка! Он тебя не обидел, не обидел?» – и Ярослав думал, какой это ужасно глупый вопрос.

Он подошёл и встал в стороне. Под ногами валялись искалеченные птицы. Подобрал трясогузку с отколотым хвостом, потом вторую – целую, только грязную, в песке… Вспомнил вдруг про злосчастную тысячу, но, обхлопав себя по всем карманам, не нашёл: видно, выронил где-то по дороге. «Ну и ладно!» – подумал зло.

Яна посмотрела на него – кажется, в первый раз без насмешки и без вызова – и ка-ак разрыдается! Она рыдала так громко и надсадно, что ещё больше напугала женщин, которые суетились вокруг, и бормотала:

– Обещал… купить… всё… обещал… всё… – Даже икать начала от слёз – вот как сильно плакала.

На следующее утро Ярослав проснулся раньше всех. Просто удивительно, ведь накануне вечером, понятное дело, легли совсем поздно. Казалось бы, спи теперь да спи. Но не получалось. Стоило закрыть глаза, как, сопя и завывая, за спиной начинал топать вчерашний «зомби». Перед глазами неслась лесная дорожка, корни, и шишки, и трава. И осколки птиц, стеклянно хрустящие под подошвами кроссовок… А «зомби» нагонял.

А машины всё не было…

Даже во сне, во время этой бесконечной погони, он думал и никак не мог додумать до конца неприятную мысль: как же так вышло, что он, Ярослав, хотел как лучше, хотел одарить человека и обрадовать, но в итоге всё вдруг повернулось так, что человек этот не только не получил желаемое, а едва не погиб…

Нет уж, лучше было не спать вовсе. Он лежал, закинув руки за голову, рассматривал деревянный потолок, тонкую косичку провода, бегущую к пыльной люстре, и слушал льющийся из окна громкий щебет. Лежал и размышлял: почему про птиц говорят, будто они поют? Они же кричат!

Орут как сумасшедшие. Нет в их голосах покоя, а в песнях мотива. И все эти резкие звуки… Как будто окликают друг дружку на шумной улице.

Предупреждают об опасности, ругаются и подают сигналы бедствия… Решил: надо будет обязательно поговорить об этом с дядей Мишей. Потом, когда все успокоятся. До конца лета ещё вон сколько времени.

В груди опять ворочался ёж. Ярослав чувствовал тревогу, хотя всё плохое было уже позади. Тут, конечно, не Диснейленд, это правда. Но зато вчерашняя история (если забыть о том, с чего всё началось)… Он как будто сыграл главную роль в голливудском блокбастере. Преступник, полицейские, чудом спасённая жертва… (Он подумал: «Прекрасная жертва», но мысленно поставил это определение в кавычки и сам себя застеснялся, щёки сделались горячими.) Так вот: полицейские, преступник, жертва. И тут он, главный герой. Ну ведь правда же герой (если забыть всё подуманное выше)! Ведь круто! Будет о чём рассказать в школе. Бог с ним, с Диснейлендом. Что он, маленький? Но как ни приятны были мысли о собственном супергеройстве, противный ёж никуда не девался, а даже, наоборот, ворочался всё активнее. Почему?