— Госпожа… — прошептала та еле слышно, словно пыталась сдержать рвущуюся наружу боль.

— Что случилось, Суга? О чём вы говорили с Маки?

Словно по молчаливому согласию обе вышли на безлюдную веранду.

Свет, лившийся из окон второго этажа, высвечивал зелень кустов в саду, громкие голоса доносились с удивительной отчётливостью. Осенний воздух обжёг кожу, как холодная вода.

— Госпожа… Я потрясена… Наша молодая госпожа…

Тут голос её прервался, из горла вырвался странный свистящий звук. Изо всех сил пытаясь стряхнуть тёмную пелену, застилающую глаза, Томо обняла дрожащие плечи Суги.

— Я знаю… Тогда, в Эносиме, что-то произошло, да?

— Да… Маки-сан… Она всё видела своими глазами…

Суга поведала то, что она услышала от Маки. От нервного напряжения у неё стучали зубы.

В ту ночь Мия пила сакэ наравне с Юкитомо, а потом, заявив, что шум волн пугает её, постелила себе рядом с Маки и Такао. Она так перебрала, что даже не смогла переодеться в ночное кимоно. В итоге Маки со служанкой уложили её в постель, а сами пошли прибраться в гостиной. Юкитомо удалился спать в заднюю комнату, отделённую от прочих только тонкими створками фусума. Маки настолько устала, что буквально провалилась в сон. Внезапно она проснулась. Было ещё совсем темно, в ночи ревели штормовые волны, разбиваясь о скалы. Поглядев на постель, где мёртвым сном должна была спать захмелевшая Мия, Маки не увидела никого в тусклом свете ночной лампы. Постель оказалась пуста. А в промежутках между ударами волн, из соседней комнаты слышался не то рыдающий, не то смеющийся голос Мии. Странный, соблазнительный голос…

Маки попыталась убедить себя, что всё это — дурной сон, но звуки в соседней комнате не затихали до самого утра…

— Вот и сегодня… Молодая госпожа сказала, что простудилась, и одна ушла в дальний флигель…

Голос Суги снова прервался. Действительно, Юкитомо некоторое время назад тоже удалился куда-то, должно быть, тихонько отправился к Мие.

Томо мгновенно представила себе бледное, гладкое лицо Митимасы, играющего в го на втором этаже, его пустые, остекленевшие глаза. Она вдруг почувствовала, как по спине побежали мурашки. Боги, какое несчастье может случиться, догадайся он, что происходит! Томо сама поражалась своей наивности. Как она могла вообразить, что Юкитомо исповедует те же моральные принципы, что сама Томо, — после всех его измен и предательств? Он без колебаний вторгся на чужую территорию — территорию собственного сына. Для Юкитомо все женщины просто самки, и в этом смысле Мия конечно гораздо привлекательнее и Суги, и Юми… Сейчас Томо владели только ярость и злость — страшно далёкие от обжигающей ревности. Эти чувства не имели никакого отношения ни к супружеской любви, ни к супружеской ненависти. Томо накрыл удушливый гнев на необузданного самца, и она брала под своё крыло и Сугу, и Юми и даже саму обидчицу — Мию.

— Смотрите, смотрите! Вышел! Вот он!

— Вот же он — месяц двадцать шестой луны!

Со второго этажа донеслись возбуждённые голоса, топот ног по дощатому полу веранды. Томо посмотрела в сторону моря. Даже с первого этажа можно было разглядеть похожий на перевёрнутую бровь тоненький серпик нового месяца, возникший в туманном сиянии прямо из морской пучины. С каким-то странным удивлением Томо припомнила, как верила взрослым, твердившим, что на золотом полукруге можно легко разглядеть очертания божественной Троицы. Неужели всё это было ложью — человеческий глаз не способен узреть никаких богов, плывущих в лунном сиянии? О нет, вдруг подумала Томо, такое случается, такого не может не быть — иначе мир человеческий был бы слишком уродлив и отвратителен… Слишком печален. Томо пристально посмотрела на месяц — но так и не увидела на нём фигурки Будды Амиды. Только две белые бабочки порхали рядышком в бледной мерцающей дымке…

Гости, заходившие к Сиракава, все как один утверждали, что для такой огромной усадьбы домашний буддистский алтарь чересчур неказист и мал. Возможно, он был своего рода реликвией, напоминанием о беспокойной молодости, когда Юкитомо, мелкий государственный служащий, бесконечно кочевал из одного уезда в другой по заснеженному Хонсю. Супруги повсюду возили с собой урну с прахом покойной матери Сиракавы. Как бы то ни было, рядом с алтарём, закрытым складывающимися дверцами, за ширмой-фусума и сейчас стоял чёрный лакированный ящичек с золотым гербом Сиракава. Именно в этой сокрытой от посторонних глаз комнатушке Томо имела обыкновение заниматься финансовыми делами, связанными с многочисленными доходными домами и землями семьи. Сиракава владели почти по тысяче цубо в Сибе, Нихонбаси и Ситая. Семьдесят процентов земель занимали доходные дома, приносившие хорошую прибыль. Правда, бывало, что арендаторы задерживали плату или не платили вовсе, так что дело доходило до суда, — и управлять такой огромной «империей» было совсем не просто. За каждый доходный дом и земельный участок отвечал управляющий, но за управляющими требовался глаз да глаз, так что раз в месяц Томо приходилось самой объезжать владения и выслушивать подробные отчёты.

Правда, сейчас за низеньким столиком, стоявшим около сейфа, сидел не управляющий, а сын сводной сестры Томо — Томэдзи Ивамото, в прошлом году переехавший в Токио из Кумамото в надежде на помощь четы Сиракава.

Ивамото хорошо умел составлять деловые письма и прекрасно считал, к тому же был безупречно честен и совершенно бесхитростен, так что и Томо, и сам Сиракава доверяли ему всецело. Томо всегда обращалась к племяннику в особо важных случаях, когда нельзя было пустить дело на самотёк, положившись на управляющего.

Закончив письмо арендатору, который более года не вносил арендную плату, а теперь к тому же требовал денежной компенсации за переезд, Ивамото протянул копию Томо. Она внимательно прочла документ, написанный красивым каллиграфическим почерком, так не вязавшимся с коренастой фигурой коротышки Ивамото.

— Благодарю, — кивнула она. — Мне стало намного легче, когда вы взяли на себя переписку. Да… Женщинам трудновато справляться с такими делами, а господина Сиракаву нельзя тревожить подобными пустяками… — Томо криво улыбнулась и впервые за весь разговор потянулась к трубке. — Ну, а как ваша лавка? Кажется, всё идёт неплохо?

— О да… Грех жаловаться. На днях мы как раз получили большой заказ от хозяйственного отдела министерства финансов на корзины и короба для деловых бумаг. Мы с помощниками работали день и ночь, просто с ног валились, но всё же успели к сроку.

Ивамото тянул слова, запинаясь, с тяжёлым провинциальным выговором, от которого так и не сумел избавиться в Токио. Лицо его светилось добродушной улыбкой. В предыдущем году Ивамото не без помощи Сиракавы открыл своё дело — лавку по торговле плетёными коробами и корзинами в квартале Тамура-тё в Сибе. Руки у парня были просто золотые. В Кумамото он плёл короба для приданого всех окрестных невест, так что чета Сиракава без колебаний дала ему денег, сочтя, что успех Ивамото почти обеспечен, — ведь у него практически не было конкурентов.