Они не похожи на дураков, но я никак не видела подвоха. Из маленького домика выбежала маленькая девочка, и за ней выскочила женщина. Схватила ее и направилась в дом. Я пошла за ней, и поймала дверь, прежде, чем она закрыла ее.

- Я смотреть что вы едите, - уверенно дернула дверь и вошла в вонючее помещение.

- Госпожа, у нас дети болеют, уходи, - женщина постоянно кланялась, и отступала к занавеске. На полу сидел мальчик не старше двух лет и собирал с пола солому, потом облизывал и брал следующий пучок.

- Покажи, кто болеет, - я двинулась за ней к занавеске.

- Это, - она отдернула шторку, показав на большую кровать, на которой, скорее всего, спали все вповалку. Там лежала девочка лет десяти и мальчик лет пяти.

Девчушка, что выбегала на улицу сейчас возилась с малышом на полу.

Я посмотрела на детей, у которых даже не врач сразу увидит анемию. Отодвинула губу и задела зубы – они качались. Десна были опухшими.

- Ты даешь им молоко?

- Молоко только воинам и женам Харкама.

- Что вы едите? Где твой муж? – я осмотрелась в поисках кухни, и нашла полки у дальней стены. Там были мешочки с мукой, несколько мешочков с зерном пшеницы, соль.

- Это все?

- Есть соленое мясо, - она не смотрела мне в глаза. – Их отец воин, - она стояа близко, и на черных волосах я явно рассмотрела «ожерелье», которое скоро лопнет новыми сотнями вшей.

- Ясно, идем, Сига.

Мы вышли, и у меня зачесалось все тело, мне казалось, что по моей шее кто-то ползет, и мои уши кусают тысячи насекомых.

На встречу шли воины.

- Где мне найти Харкама?

- Там, - они указали на высокий дом из белого камня, что был виден через ряды, он стоял сразу за тем, в котором жили мы.

Мы обошли еще пару подобных хибар. Кое где были и мужчины, но они сразу выходили на улицу. Везде было только соленое мясо и мука. Мы ели свежее мясо.

На входе в большой дом стояли два воина. Они дали понять, что нас туда не впустят.

- Позовите Харкама, я буду стоять здесь, пока он не выйдет, - я шепнула Сиге, чтобы она шла в дом, я видела, что она уже замерзла под своим покрывалом.

- Нельзя, - они даже не повернули голову.

- Харкам, выйди ко мне, - я закричала громко, как могла. – Выйди, твой народ умирает, дети умирают прямо сейчас. Скоро твой народ весь будет лежать здесь мертвый, потому что некому будет его хоронить, Харкам!

За моей спиной стал собираться народ. Пусть слышат и пусть думают. Минут двадцать не происходило ничего. Люди начали шептать, и к толпе стали подтягиваться воины. Здесь теперь были не только мужчины, здесь были и женщины в покрывалах.

- Нельзя говорить о Харкаме при всех, - за моей спиной стоял Харэм – средний сын хозяина этого умирающего поселка.

- Скоро не будет никого, Харэм.

- Почему?

- Ты был в домах людей? Ты знаешь сколько умирает в день?

- Нет.

- Сходи в последние дома. Почти все дети, которых не кормят грудью, лежат. У них выпадают зубы и болят кости, - я повернулась к нему.

- Каждый холод умирают слабые.

- По восемь человек за один яркий? – я видела, как его глаза расширяются. – Тебя тоже не интересует как живут люди? Что они едят? Когда начнется тепло, здесь не будет половины людей. Сколько людей сейчас?

- Я не знаю.

- Твой старший брат знает?

- Нет.

- Почему?

- Мы не правители, нам нельзя это знать.

- Что в этом доме?

- Жены отца.

- Там есть дети?

- Да, три. Один умер вчера, потому что у его матери не стало молока, и его начали поить молоком кобылицы. Он умер.

Из дома вышел Харкам, он был зол. Мне сейчас было все равно, что он сделает со мной, потому что я видела матерей, которые сидят над умирающими детьми, и знают, что им ничего не поможет.

Он тащил меня за руку к дому, за нами шли люди. Харэм шел у его плеча. Мне приходилось бежать, чтобы не упасть, а он тянул и тянул меня, просто широко шагая.

- Ты не можешь говорить всем, - он бросил меня на шкуры в комнате, и в этот момент вошел Харэм.

- Уйди, - он зыркнул на него буквально на секунду, но Харэм не двигался.

- Сколько людей умирает, господин? – голос Харэма был спокоен.

- Выйди, - Харэм закричал так громко, что Сига вздрогнула. Под полом зазвенели цепи.

- Отец, она права – если все умрут, некому будет воевать, - голос его сына был тягучим, как мед, и спокойным, как ручей. – Она ждала тебя, чтобы сказать то, что увидела. Я тоже этого не знал. А ты знал?

- Это не ваше дело, выйди, - он отпустил меня, и теперь повернулся к сыну. Я выдохнула, вернув своему лицу прежнее уверенное выражение.

- Это наше дело. Ты меня звал. Если я тебе не нужна, и, если ты не научишься слышать, я уйду. Твой сын умнее всех твоих сыновей. Люди знают, что ты и твои жены пьют молоко, а их дети лежат без сил. Скоро эти люди придут и убьют твоих живых детей.

Харкам сел на шкуры в своем углу и обхватил голову ладонями. Я встала и подошла к нему. Мне сейчас было необходимо встать над ним, и сказать все.

- Выйди, Харэм, - я сказала грубо, но улыбнулась ему, встретившись с ним взглядом. Он вышел, но шагов по лестницам я не услышала – он остался стоять за дверью.

- Я знаю, что делать, но ты не даешь мне рассказать тебе. Ты оплакивал умершего ребенка? Его мать плачет?

- Она не ест и хочет умереть.

- Это Сарум? – я вспомнила черноокую женщину, которую он выгнал, когда я пришла сюда.

- Да.

- Она молода.

- Это ее первый ребенок.

- Что она говорит?

- Что убьет меня и потом умрет сама.

- Всегда так много умирали?

- Нет!

- Вы всегда ели так как сейчас?

- Васары приносили нам много плодов и меда, которые находили. Последние два холодных не привозят, говорят, что больше нет, - теперь понятно - васары обворовывали наши поселки и тех, кто ехал на рынок, а сейчас их прижали наши дружины, и они больше не везут им овощи. То есть, эта пищевая цепочка просто прервалась. И только потому что мы боялись южан, укрепили оборону и стали бороться с васарами, рядом с нами стали ослабевать целые племена. Мой историк в институте никогда не рассказывал о таком вот эффекте бабочки в габаритах целых народов.

Значит, если бы мы пошли сюда ближе к осени, нашли бы стан с несколькими людьми. Или васары заняли бы его. Те умнее, они едят весь подножный корм, и когда нет мяса, просто собирают и рубят траву, едят сырой и вареной. А у этих нет понимания о пище.