– Чего, ба? – пробасил Паша. В трубке раздавался рык моторов, кто-то газовал на месте, впечатляя кого-то числом оборотов; клацанье пивных банок, хохот. – Опять?

– Не опять, а срочно, чтоб тебя Гоблин побрал!

– Ба-а, мне уже тридцать лет, а ты меня все гоблином пугаешь… – рядом с Пашей захихикали, что-то загремело по асфальту, и смех оборвался.

– Не отвлекайся. Ты на байке?

– Ну не на волке же.

– Не до шуток…

Дав указания внуку, она долго стояла у окна и уверяла себя: «Сказала, сделаем, значит, сделаем, не будь я Гранитная Вдова!» И в этот момент в ней действительно было что-то гранитное.

Выходя со двора, Женя был напуган Псом, который по своему обыкновению выскочил непонятно откуда, оглашая окрестности радостным лаем, закинул лапы на Женины плечи, как будто хотел с ним сплясать, и облобызал лицо. Женя не раз задавался вопросом о безусловной собачьей любви, безоговорочной преданности. В один из редких дней, когда у Николая Петровича было приподнятое настроение, Женя обсудил эту тему с начальником. Николай придерживался мнения покойной супруги Марины Михайловны, которая всегда держала кошек, и уважала их за независимость: хочу – позволю погладить, хочу – уйду, а заискивать не собираюсь. Собаки же, считала Марина Михайловна, продадут хозяина за косточку, предложенную чужаком. Но Женя заподозрил, что Николай в душе не разделял этих взглядов, а только следовал догмату «о покойных либо хорошо, либо ничего», не желая порочить доброе имя любимой супруги. Во фразе «У нас в доме постоянно жили кошки, иногда по пять за раз», Жене послышалось, что «за раз» было произнесено слитно, и с чувством.

– Извини, у меня для тебя сейчас ничего нет, – Женя потрепал Пса за ухом. Тот забил хвостом по крупу так, что хвост рисковал оторваться, и разочарования не показывал. Женину попытку освободиться от его объятий и продолжить путь он воспринял как предложение присоединиться, но Женя наказал ему оставаться в пределах двора. Пес послушно замер на выходе из арки и еще долго смотрел ему вслед, ожидая какого-то сигнала. Потом он сел на задние лапы, но уши стояли торчком, а горящие глаза внимательно следили за Женей в надежде, что он передумает в любую секунду, и Пес боялся пропустить эту секунду.

У метро еще горел свет в цветочной палатке, небольшая компания пила коктейли в баночках, приличного вида мужчина с портфелем поднимал с пола и рассматривал выброшенные проездные абонементы. На другой стороне улицы процокали копытами две девушки-наездницы верхом на белой и гнедой лошадях. Они заговорили с прохожим, тот неохотно дал бумажку и заспешил дальше. Прокатиться не захотел, но на корм лошадкам выделил десяточку, предположил Женя. Он старался занять свои мысли чем угодно, только не предстоящим ему испытанием.

Заглушая шум редких автомобилей, со спины нарастал гул мотоциклетного хора. Рев «Харлеев», «Сузуки» и «Уралов» приобрел стереоэффект, когда впереди показалась еще одна команда байкеров, двигавшаяся ему навстречу прямо по тротуару. Женя заторопился к стеклянным дверям, но не успел сделать и нескольких шагов, как Паша собственной персоной перерезал ему путь. Его преданная ватага опоясала их двойным кольцом, наматывая дезориентирующие круги в разных направлениях, внешнее кольцо по часовой стрелке, внутреннее – против. Где-то в глубинах Московского метрополитена сложное сочетание проемов, щелей и прибывающих поездов создало сквозняк, и все четыре двери с воем приоткрылись; поток воздуха взъерошил разбойничью Пашину бороду, когда тот что-то прокричал. Женя показал пальцем на ухо и пожал плечами. По знаку предводителя мотоциклы остановились, моторы заглохли.

– Привет, говорю, Женек, – Паша мотнул головой в сторону капота своего рысака. – Садись, прокатимся.

Панорамный коллаж из брутальных небритых лиц угрюмо телеграфировал Жене, что дискутировать не получится. Он тянул время, разглядывая значок на могучей Пашиной груди: «Ночные Волки. Красносельское подразделение».

– Куда это мы прокатимся?

Вместо ответа Паша потянулся к нему мясистой лапой, ухватил за ворот пуловера сосисочными пальцами и потянул книзу вместе с футболкой. Женя решил, что сейчас его снова будут бить, однако Паша бить не торопился. Изучив зачем-то Женину шею, он отпустил пуловер, поправил его и даже похлопал Женю по груди почти по-дружески. Хотя они только что поздоровались, в его глазах Женя увидел прощание, словно он только что вытянул жребий идти через минное поле, а Паша его жалел, сурово, по-мужски, но вместо него идти не собирался. Пашины манипуляции с одеждой вызвали у него бредовое предположение, что ему будут рубить голову. Ассоциативный ряд свел вместе понятия «Принц – Средневековье», «шея – гильотина».

– Скажи лучше сразу, – попросил Паша, – где она. Лучше для всех будет. Меня повысят, тебя простят. Возможно.

– Кто – где? – не понял Женя.

– Штука.

– Какая штука?

– Понятно. Тогда поехали. Допрашивать – не мой конек. Мой конек у меня между ног, – Паша пару раз внушительно рыкнул мотоциклом. Байкеры сдержанно поржали. Компания с коктейлями не обращала на них никакого внимания. На расстоянии мужчина с проездными вытряхивал табак из трех трофейных бычков на дорогую визитную карточку, чтобы изготовить из нее самокрутку.

– Держись крепче, – Паша показал ему на ручки по бокам, когда Женя устроился поудобнее. Байкеры терпеливо ждали и почти не смеялись, пока он взбирался на высокое сиденье, взбирался нарочито долго и неуклюже. Он знал Пашины привычки и тоже терпеливо ждал.

Они проехали один светофор, затем другой. Паша держался в центре стаи, между двумя колоннами братьев по средству передвижения. На третьем светофоре произошло то, что Женя наблюдал не один раз и на что рассчитывал. Когда загорелся желтый свет, байкеры замедлили ход, и только Паша поддал газу, вырвался вперед и проскочил уже на красный. За перекрестком он небрежно притормозил, дожидаясь своих. Он не оборачивался назад; лидеру не нужно убеждаться, следуют ли за ним приверженцы, иначе какой же он лидер? Упершись ладонями в сиденье перед собой, Женя оттолкнулся и соскользнул с мотоцикла, перемахнув через заднее колесо.

«Харлей» подпрыгнул, и Паша сразу обнаружил пропажу. Но пока он метался между соблазном пуститься в погоню в одиночку и инстинктом не отбиваться от коллектива, этих считаных секунд Жене хватило, чтобы нырнуть в переулок и скрыться из вида.

Когда он выбежал в большой просторный двор, огороженный домами с четырех сторон, его уже нагоняли. Разнобой раскатистых завываний мотоциклетных глоток наполнил замкнутое пространство; звуки рикошетили от стен гулкого дворового колодца и беспорядочно метались. Казалось, что количество преследователей утроилось, и они повсюду.

Перескочив низенький веселого цвета заборчик, Женя рванул напрямик, через центр двора, испещренный детскими горками, качелями, турниками и брусьями и вкопанными в землю автомобильными шинами. Не сговариваясь, байкеры разделились на две группы и помчались в объезд. Двое отставших нашли проем в заборчике и взяли курс на Женю по его же траектории. Один не успел вырулить между шинами; мотоцикл подскочил в воздух, сбрасывая наездника банданой вперед, и боком проехался по газону. Вильнув в сторону от второго, на «Урале», в допотопном шлеме и летных очках, который почти схватил его за ворот, Женя вскочил на сиденье качелей. «Урал» по инерции промчался дальше, а качели, мотнувшись вперед, вернули Женю на то же место, и он припустил в обратном направлении, оставив всех позади. Сбитый с толку Жениным маневром, владелец «Урала» попытался развернуться, но въехал в детскую песочницу и увяз. С третьего этажа уже кричали про безобразие и про «людям на работу», а на шестом возмущенно кивали целой семьей, соглашаясь с соседями с третьего.