У меня не было с собой ни книги с рецептами, ни мини-постера, но Эл выслушал все, что я рассказала про украденную сахарницу, про куртку, которую я тебе купила, про идеальные блюда для вечеринки. Эл не хотел, чтобы ему нравилась эта идея, он не хотел приходить в восторг, но ничего не мог с собой поделать.

– Спорим, – сказал он, – я знаю, где достать эту штуку для яиц?

– В «Ретрокухне», – ответила я. – Я тоже об этом думала. Как по-твоему, сколько таких штук нам понадобится для иглу?

– Думаю, они стоят недешево, – сказал Эл. – Если покажешь мне рецепт… Поверить не могу, что ты отвела Эда Слатертона в «Шик и блеск». Для тебя вообще нет ничего святого?

– Если бы ты вставал пораньше… – ответила я.

– Не сваливай все на меня. И когда, напомни, будет вечеринка?

– Пятого декабря, потому что, Эл, знаешь, что еще делает этот день особенным? Наша с Эдом двухмесячная годовщина.

Эл снова посмотрел на меня.

– Это еще одна вещь, о которой ты ему не сказала, правда? Пожалуйста, скажи мне, что это так. Потому что об этой мужской заморочке я могу тебе сказать наверняка: они, то есть мы, не хотят слышать о таких вещах слишком рано, слишком быстро. Никогда не говори парню про двухмесячную годовщину.

– Я сказала ему, – ответила я, – и он обрадовался.

Какая же я дура.

Эл медленно моргнул, глядя на меня.

– Думаю, это любовь, – сказал он.

– Наверное, – ответила я. – Но, Эл, что ты обо всем этом думаешь?

– Думаю, что не хочу пропустить вечеринку, – сказал Эл. – Ты веришь, что Лотти придет? Если это она, конечно. Ведь возможно…

– Если мы пригласим ее по всем правилам, – сказала я, – и если это она. Но вся соль в том, Эл, что ты моя единственная надежда достать «Пенсьери».

– Что?

– Ликер для печенья. Он, наверное, есть в вашем магазине? Как любой другой странный итальянский напиток.

– То есть в печенье из краденого сахара крадеными будут все ингредиенты?

– Ну…

– Потому что папа точно не даст нам бутылку ликера. Он стоит семьдесят с чем-то баксов, и его делают из какой-то редкой карликовой сливы.

– Ты его пробовал?

– Если бы я его пробовал, Мин, – мягко сказал Эл, вздыхая, – я дал бы попробовать и тебе. Тебе и больше никому.

– Так ты сможешь достать ликер для меня? Для нас?

Эл посмотрел на часы.

– Вообще сейчас самое время. Поедем на пикапе, у меня есть ключи.

– У тебя не будет неприятностей?

– Не-а, теперь переучетом товара занимаюсь я. Никто даже и не заметит, потому что этот ликер никогда не покупают.

– Спасибо, Эл.

– Обращайся.

– Нет, – сказала я, – я имею в виду спасибо за весь этот вечер.

Эл снова вздохнул.

– Зачем еще нужна дружба? – произнес он.

Эд, я расскажу тебе, зачем нужна дружба, потому что с тобой мы никогда не были друзьями. Затем, чтобы вместе умчаться в ночь. Затем, чтобы опустить стекла и всю дорогу до магазина подставлять лица влажному после дождя воздуху. Затем, чтобы вести интересную беседу, затем, чтобы замолчать, как только вы оказались у магазина. Затем, чтобы, забираясь в магазин, шутливо поспорить, какой фильм про ограбление считается лучшим, и затем, чтобы, смеясь, прийти к правильному ответу: «Кот-хитрюга и Кот-ворюга». Этот фильм мы вместе смотрели во втором классе и никогда не забудем плохо прорисованный плащ Кота-хитрюги, британский акцент подлого пса Уайли и заглавную песню: «Кот-хитрюга, Кот-хитрюга – берегись теперь, ворюга! Шляпа, плащ и сапоги – не уйдут теперь враги!», которую мы с Элом напевали, проходя мимо темных полок, заставленных причудливыми бутылками и банками с заграничным маслом и разными соленьями, мимо гигантских пачек макарон, мимо палок салями, свисающих над кассой, словно спящие летучие мыши, мимо светящихся часов, отбрасывающих зелено-красно-белые отблески на огромную выцветшую фотографию маленького Эла. Вот зачем нужна дружба, Эд: Эл спустился со стремянки и, наклонившись так близко, что я на секунду испугалась, что он меня сейчас поцелует, вложил мне в руки холодную пыльную бутылку.

– Спасибо, спасибо, спасибо!

Эл махнул было рукой, а потом сказал:

– Могу я у тебя кое-что спросить?

– Да. Ты только посмотри на эту этикетку.

– Мин, почему у нас раньше не случалось таких разговоров?

– О чем ты?

– Ну, ты довольно долго встречалась с Джо и ни разу не спросила у меня о том, что может подумать парень.

– Но Джо очень похож на тебя. На нас.

– Нет, не похож. По крайней мере, я так считаю.

– Я думала, он тебе нравится.

Эл поставил стремянку на место.

– Мин, Джо – совершенно бессовестный придурок.

– Правда?

– Да.

– Ты никогда мне…

– Теперь я могу тебе об этом сказать.

– Ты говорил, что ничего о нем не думаешь. Именно так ты и сказал, когда мы расстались.

– Я помню.

– А помнишь ли ты, что сказал буквально сегодня? Я кое-что спросила у тебя, а теперь даже и не знаю, могу ли тебе доверять.

– О чем ты?

– Не задавай глупых вопросов. Эл, я встречаюсь с Эдом Слатертоном. Думаю, я… Я сказала тебе, что люблю его, а ты мой лучший друг, и я хочу знать, что ты мне сегодня не наврал.

– Перестань. И ты говоришь мне это, когда держишь в руках дорогущий ликер, который я стащил у отца, чтобы помочь тебе осуществить план?

– Я думала, это наш план, – сказала я. – Эл, что ты думаешь о моем парне? И только не говори, что ничего.

– Тогда не спрашивай меня. Потому что я его не знаю.

– Не ври мне. Он тебе не нравится.

– Я его не знаю.

– Он же сорвал ту афишу, да? Это же просто афиша, Эл.

– Мин.

– Ну или взять ту историю с музыкальным автоматом в «Сырной лавке», но ты не можешь его ни в чем укорять, потому что вы все, особенно Лорен, совершенно…

– Мин, нет.

– Так что же?

– Что?

– Что, – сказала я твердым голосом, – ты думаешь о нем?

– Не спрашивай.

– Я хочу получить ответ.

Эд, я никогда не рассказывала, что мне ответил Эл. Он не сказал, что ничего не думает по этому поводу. Кое-что он все-таки думал.

Тут ночь распалась на две части, и я никогда не рассказывала тебе об этом, и теперь сама с трудом могу вспомнить, в каком порядке все случилось: я с криком выбегаю из магазина, по пути сношу какую-то полку, Эл стоит на своем – он всегда ведет себя так, когда решает, что на этот раз он уж точно-точно не ошибается. Он! Прав! Я забираюсь в чертов автобус и плачу, когда понимаю, что села не на тот, Эл кричит мне вдогонку, чтобы я перестала вести себя как дура. А я, как самая настоящая дура, врываюсь домой, хлопнув дверью и разбудив маму. Эл молча злится и, открыв магазин, включает свет, чтобы прибраться. Все это не похоже ни на один фильм, все это не похоже на то, что я люблю, и я говорю своей безмозглой матери, что я была у Эла, что ей, черт возьми, не о чем волноваться и что такого больше никогда-никогда не повторится. Засыпаю. Плачу. Срываю с себя одежду, пытаюсь аккуратно убрать бутылку в ящик тумбочки, но она не влезает, и я иду в подвал за коробкой. Рыдая, кричу маме: «Все нормально!» Хлопаю дверью кладовки, вытираю нос. Я никогда тебе об этом не рассказывала. Перекладываю все вещи из тумбочки в коробку и что-то шепчу сама себе. Засыпаю, снова рыдаю, вижу плохие сны. И вот утром зазвонил телефон, и это был ты, Эд.

– Мин, я пытался тебе дозвониться.

– Что?

– Вчера вечером. Но не смог: в трубке были одни гудки, поэтому я сбросил.

– Я была у друга.

– А-а.

Я вздохнула.

– А может, и…

– Джоан ушла, – у тебя сел голос. – Ее не будет весь день, и мама сегодня у врача, а я хотел с тобой поговорить. Сможешь прийти ко мне?

Клянусь, я оказалась у твоей двери быстрее, чем повесила трубку. У тебя был помятый вид, и в твоих усталых глазах читалась злоба. Я поставила на стол бутылку «Пенсьери», но ты, обливаясь потом, даже не взглянул на нее и все наматывал по комнатам круги, словно представлял себя на баскетбольной площадке: кухня-прихожая-гостиная-кухня. Увидев тебя, я почувствовала, что схожу с ума, и каждый твой взгляд еще сильнее убеждал меня в том, что Эл, мама и все-все-все прочие лжецы неправы.

– Слушай, – сказал ты. – Я хочу извиниться за то, что сделала Джоан. Я проснулся и не мог поверить, что ты уже ушла.

Я уже почти забыла о том, что мне пришлось уйти.

– Все нормально.

Ты треснул ладонью по книжному шкафу.

– Нет, не нормально. Ты не должна была уходить.

– У тебя были семейные дела, все в порядке.

– Ха! – сказал ты. Не знаю почему, но я рассмеялась.

Ты с удивлением посмотрел на меня и едко улыбнулся, а потом снова произнес:

– Ха!

– Ха!