Оно ему понравилось. Просто не могло не понравиться: чистый гладкий лоб, довольно высокий для женщины, что косвенно, но все же говорило о наличии большого ума, точеный носик, идеальный овал лица и глаза… Глаза были необыкновенные, черные, с зеленоватыми крапинками и скрывали некую тайну и недоговоренность…

– На Грузинской улице, дом Петонди, рядом с богадельней, – дав себя как следует рассмотреть новому знакомому, ответила Ксения.

– Ага, я знаю это место… А вы одна там проживаете? – последовал за первым вопросом следующий, в котором прозвучала интимная тональность. И по тому, как напряглось лицо молодого человека, она поняла, что крючок вот-вот будет им заглочен.

Он и правда заглотил крючок. Довез ее до дома и на руках пронес в комнаты. Она точно рассчитала манеру поведения. Вернее, она и Серафим. И когда Долгоруков назавтра приехал к ней, то был уже влюблен по уши…

* * *

Было очень похоже, что Сева едва дождался одиннадцати часов, – самого раннего времени, когда уже позволительно совершать визиты. И к дому Ксении подъехал, когда на циферблате его карманного хронометра стрелки показывали всего лишь несколько минут двенадцатого.

Ксения слышала, как он приехал. Слышала, как стучит о деревянную дверь медное кольцо. Но не торопилась открывать. Так опытный рыбак, прежде чем дернуть удочку и вытащить рыбу на берег, какое-то время поводит ее, чтобы рыба глубже заглотила наживку и уже не могла соскочить с крючка.

Ах, как засветилось его лицо, когда он увидел ее в проеме открываемой двери! Его глаза сияли. Было похоже, что при виде Ксении он сделался по-настоящему счастливым.

– Вы!

– Я.

– Рада вас видеть.

– А уж я-то как рад…

У него была улыбка до самых ушей. Сейчас он походил на мальчишку, который получил долгожданный подарок и не мог на него нарадоваться. Веселье прямо брызгало из его глаз, от его плотной фигуры… Его нисколько не смущало, что он выглядит довольно глуповато – впрочем, как и всякие влюбленные мужчины, которые пребывают в надежде, что к ним испытывают те же самые чувства, какие ощущают они.

– Проходите.

– Благодарю вас.

Ксения тщательно готовилась к его приходу. Ведь он ей тоже нравился.

Ксения была само очарование. Мечта. Греза. Идеал. И как всякий идеал, требовала преклонения и восхищения, к чему Долгоруков был совершенно и всецело готов.

– Как ваши дела? – спросил Всеволод Аркадьевич только для того, чтобы хоть чего-то произнести. Было похоже, что ему совершенно не хочется говорить. А хочется любоваться прелестной женщиной, смотреть, как она ходит, сидит, говорит, и слушать звучание ее голоса.

– Благодарю вас, все хорошо. – Ксения Михайловна довольно улыбнулась, понимая, что сейчас творится в душе мужчины. – Колено уже не болит, и, надо полагать, что уже завтра я смогу выходить.

– А вот с этим, я полагаю, торопиться не следует, – с трудом выдавил из себя бывший «червонный валет», присаживаясь в предложенное кресло. – Это я вам как друг говорю. – Смутился и поправился: – Надеюсь, что как друг.

– Конечно, конечно, – прощебетала Ксения Михайловна с очаровательной улыбкой. – Вы, милый Всеволод Аркадьевич, можете в этом даже не сомневаться…

«Милый»… Это слово не было сказано случайно. Вообще, что будет говориться ею Долгорукову, было прорепетировано еще часов в девять утра…

– Благодарю вас…

Несомненно, он был в нее влюблен. Ксения с удовлетворением и ласковой улыбкой, тоже не единожды отрепетированной перед зеркалом, прекрасно это видела, и лишь некая печалинка омрачала ее состояние. Ведь ее по-настоящему любят. Она же, вместо того чтобы пребывать в счастии от свершившегося и решать, ответить на это чувство взаимностью или нет, должна была просто-напросто воспользоваться его состоянием…

– Я собиралась пить чай, – произнесла, наконец, Ксения Михайловна. – Составите мне компанию?

Он согласно кивнул. И они пили чай, и Всеволод Аркадьевич, разговорившись, рассказывал о своей жизни в Москве, конечно, не упоминая о своей принадлежности к клубу «Червонные валеты» (что Ксения знала и без него); а Ксения Михайловна, в свою очередь, говорила о себе, все более и более напуская на себя мрачный вид. Несколько раз Долгоруков порывался спросить ее о том, что же ее так угнетает, и наконец задал вопрос напрямую:

– Мне кажется, вас что-то сильно беспокоит?

Ксения вскинула на него взгляд, который вот-вот должен был наполниться слезами, и промолчала.

– Ведь мы же с вами друзья, а друзья должны делиться друг с другом как радостью, так и своими бедами и несчастиями, – сказал он довольно банальную фразу (больше, похоже, ему ничего не пришло в голову). – И помогать в их преодолении.

– В моей ситуации вы вряд ли сможете мне помочь, – печально отозвалась Ксения Михайловна, благодарно посмотрев на Долгорукова.

– И все равно, вы должны со мной поделиться, – произнес Долгоруков, как говорят проповедники в церкви. – По крайней мере, вам после этого станет немного легче.

– Ну, хорошо, – будто решившись сделать то, что было совсем не легко, произнесла Ксения Михайловна. – Полтора года назад я… – она помолчала, словно собираясь с духом, – полюбила одного женатого человека.

Она опасливо (как новый друг отнесется к сказанному?) посмотрела в глаза Долгорукова, но, не заметив в них ни презрения, ни осуждения, а только одно желание понять и помочь, с облегчением продолжила:

– Он военный человек, занимал и занимает достаточно высокое положение в обществе, давно женат и имеет трех дочерей-погодок. Мы познакомились с ним в Петербурге, где я в то время жила, а он служил в резервном пехотном полку какой-то там пехотной бригады. Влюбилась я в него с первого взгляда, как молоденькая институтка, хотя к тому времени уже имела печальный опыт «общения» с мужчинами…

– Поверьте, мужчина мужчине рознь, – со значением заметил Долгоруков. Очевидно, себя он числил, конечно, в списке «положительных» мужчин, которым вполне можно доверять.

– Я знаю, Всеволод Аркадьевич, – ответила Ксения. – Вы не такой… – Пауза была совсем короткой. – Знаете, и среди нас, женщин, попадаются всякие штучки…

Какое-то время она молчала. Молчала так, чтобы бывшему «червонному валету» было заметно, что ей трудно говорить и что она, похоже, уже сожалеет, что завела этот разговор.

Долгоруков это заметил и мягко произнес:

– Продолжайте, прошу вас.

Она вскинула на него взор, наполненный слезами:

– Вы очень милый, хороший человек…

Оборвалась, будто бы собираясь с мыслями. Затем, как бы нехотя, продолжила:

– Он тоже полюбил меня… По крайней мере, мне так казалось… И он так говорил. Очень часто. Мы ведь, женщины, любим ушами…

– То есть? – спросил Долгоруков.