— Это чего у тебя за барахло? — спросила Дашка, выпучив глаза, отчего сходство с аквариумным японским карпом стало еще очевидней.

— Это? — Козюлина мельком глянула на кейс. — Да азер мой, Арас, оставил. Документы какие-то. В гостинице забыл, бухой, вот я и прихватила. Верну вечером. А то скажет, своровала. А так, может, еще и бабок даст.

— Ага, даст, — Дашка повела плечами, — жди. Жрать будешь? Я суп сварила.

— Нет, Дашуль, пойду, полежу, — отмахнулась Катя. — Чего-то укатал он меня, как трактор. Лучше чаю выпью и спать.

Оказавшись в своем закутке, отделенном от остальной комнаты книжным шкафом, Дашка присела на кровать, укутала кейс одеялом, как ребенка, и раскрыла заграничный паспорт.

Собираться нужно было быстро, пока ни менты, ни Кира не нагрянули. Но отчего-то Катьку охватила безумная слабость. Она легла рядом с кейсом и бездумно уставилась на страницу с фотографией. Комната разом пропала, все подернулось туманом, как бывает, когда она с клиентом. Перед глазами лишь собственное фото, а в ушах шум волн, который она слышала только по телевизору. Страх погони постепенно отпускал, менты, Женька и прочие гады стали вдруг какими-то картонными и неопасными, а в животе разлилась приятная теплота, как после оргазма, который Катька пару раз случайно словила, один раз после выпускного, а другой — с таможенником этим, или с таксистом, или… Отчаянно клонило в сон… в котором уже шептало море, а негр, разносящий мороженое, звонил в колокольчик. Блин, почему в колокольчик? Непонятно…

Вова. Серпов переулок. Два часа дня

Один звонок, третий, четвертый. Наконец дверь открывает девчонка лет двадцати пяти, с опухшим лицом, в коротком халате, едва прикрывающем зад. Отмечаю выделяющиеся синие нитки капилляров на правом бедре, и, чуть выше, дырку на халате. Достаю ксиву.

— А, понятно, — цедит девка. — Светк, а Светк! Регистрации наши принеси.

— Козюлина Екатерина в данный момент здесь находится?

— В смысле? — Она непонимающе вылупилась на ксиву. — А вы разве не регистрации проверять пришли?

— Регистрации ваши ментам покажете, — убираю ксиву в карман. — ФСБ России. Где она?

— Там, — девка испуганно отстраняется, — спит.

Прохожу в коридор, пытаюсь задержать дыхание, чтобы не впитать запахи пригоревшей еды, дешевого парфюма, свалявшейся одежды, пота и еще чего-то, совсем отвратительного. Не могу точно понять, что это за запах, от которого хочется блевать. Кажется… впрочем, не хочу об этом думать. Открываю дверь в дальнюю комнату, захожу за шкаф и обнаруживаю ее на кровати.

— Просыпайся, Козюлина. — Девчонка не отвечает. — Просыпайся, говорю.

Трясу ее за плечо, она резко подскакивает, садится на кровати, трет глаза и начинает испуганно вертеть головой. Сколько ей лет? Девятнадцать? Двадцать? В таком макияже не определишь.

— Где кейс? — Она отползает к краю кровати. — Кать, ты взяла чужую вещь, и я за ней пришел.

— Какой кейс? — Она пытается взвизгнуть. — Ты о чем, командир?

— Посмотри на меня. Как думаешь, я похож на командира? — сажусь на край кровати, закуриваю. — Пожалуйста, отдай кейс, не тяни резину.

— Не похожи. — Она вся как-то вдруг обмякает, будто ее держали на натянутой леске и разом отпустили. — Совсем не похожи…

— Я хочу мой кейс. — Она отдергивает одеяло, вытаскивает кейс и протягивает мне. Принимаю, щелкаю замками, пересчитываю пачки. — Спасибо.

— Вы меня теперь убьете, да? — будто и не она говорит, а кто-то озвучивает. — Убьете, да?

— Нет! — Встаю, снимаю пиджак, накрываю им кейс, беру под мышку. — Тебе лучше уехать из города — сразу после того, как я уйду. Уехать.

Катя берет подушку, ныряет в нее лицом и начинает мелко-мелко дрожать всем телом.

— Деньги нужны? — Она поднимает на меня зареванное лицо и отрицательно вертит головой. — Как знаешь.

Выходя из комнаты, успеваю заметить загранпаспорт, на том месте, где раньше лежала подушка.

Стремительно покидаю квартиру. У порога понимаю наконец, что вызвало рвотный позыв. Один давний знакомый рассказывал, что стал геем в силу неудачного первого сексуального контакта с женщиной. Особенностью контакта было то, что ее пизда пахла… борщом… Он тогда не смог и потом стал тем, кем стал. Так вот. В этой гребаной квартирке пахло тем самым борщом.

хорошие сука бошки

в этот раз лучше чем в прошлый

огонь зажигалки тускло вспыхнул в салоне гелика

всё очень ровно

езда по встречной без кипеша и истерики

тёмные кепки тусклые фиксы

мальчишки не любят бриться

бригада из Подмосковья — колхозники

один к одному

как солёные грузди в банке у мамки на полке

синие наколки — сувениры с севера

кричит кричевский

базар увесистый честный

слово весит тонн десять

Кровосток. Колхозники

Ленинградское шоссе в районе магазина ИКЕА. Около двух часов дня

«Золотые купола на груди наколоты. Только синие они и ни крапа золота». Ромуля приглушил магнитолу и открыл окно:

— Борща бы ща съесть, да пацаны?

Стадо машин впереди замедлялось и замедлялось, пока первые головы не уперлись в щупальца огромной, местами недостроенной эстакады. На горизонте сверкали крышами торговые центры, автосалоны и кабины строительных кранов. Вдоль широкой, пятиполосной дороги плотно натыканы рекламные щиты, зовущие на далекие морские курорты, обещающие невозможно дешевую сотовую связь и бесконечно длинные, почти дармовые кредиты на японские и корейские автомобили.

Ромуля смотрел на пейзаж за окном оценивающе, как нормальные, ровные пацаны смотрят на стоящих у обочины проституток. Собственно говоря, в Ромулином мироустройстве Москва и была блядью. Развязной, порочной, в меру ухоженной, но ужасно дорогой. Дорогой даже не из-за выдающихся достоинств по женской части, а просто ввиду испорченности богатыми сазанами, кавказцами и нефтяными коммерсантами, которые, не зная, куда девать бабки, переплачивали ей за быстрый секс. Ромуля сплюнул за окно сигарету и прищурился, будто прикидывая — налить Москве водки или с ходу склонить к минету, без прелюдий?

— Хороший город. Богатый, — крякнул Ромуля. — Только пробки большие, да народу много. Но это хорошо, когда народу много. Да, пацаны?

— Москва-а-а, — протянул сидящий рядом Геша, зачарованно смотревший перед собой. — А бабы-то, ты посмотри, как бабы одеты, а? Как шалавы… культура!

— Волыны где? — раздался сиплый голос сидящего сзади Боряна. — А?