Пулеметный расчет гвардии старшего сержанта Бобаджанова располагался чуть впереди первой траншеи. Ему первому предстояло принять удар фашистов. А первым всегда труднее. Мирзо давно знал это по собственному опыту. Но сейчас об этом не стоило думать. Поэтому он и разговор с подчиненными завел отвлеченный.

— Ребята, а кому из вас приходилось косить до войны? — спросил Мирзо, оглядывая из окопа луговину. Трава на ней застоялась, сейчас бы выйти с косой, а не с пулеметом, ударить бы по твердым, загрубевшим стеблям литовкой. — Я ведь, откровенно сказать, косы в руках не держал…

— Зато пулемет хорошо держишь, командир. Дай бог каждому так. А в данный момент это нужнее, — отозвался Василий Хорунжий.

Бобаджанову нравились в Василии рассудительность и вместе с тем дотошность, свойственные людям с крестьянской жилкой. Уж кто-кто, а он толк в сельском хозяйстве знает. Все ему приходилось делать, живя в деревне.

— Научиться косить в два счета можно, — продолжал Хорунжий. — Приезжай, командир, ко мне после войны, эдак в июле, выберу для тебя лучшую косу, выстукаю ее молоточком, наточу брусочком и пойдем с тобой на зорьке на заречный луг.

— А что, и приеду, — принял предложение Мирзо. — Вот только б войну закончить, побыстрей до Берлина дойти…

Потом разговор зашел о земле.

— Теплая какая, сухая, — говорил Мирзо, держа на ладони горсть серой комковатой земли.

— И то правда, старшой. В такую землю ляжешь, как в постель, — сказал Ощан, отличавшийся легким балагурством и бесшабашностью.

— Не то кажешь… Хай оккупант поганый ляже у землю. А нам жить треба, до перемоги дожить и до хаты звернуться, — урезонил его Хорунжий. Облокотившись о бруствер, он развязывал кисет.

Мирзо легонько хлопнул Ощана по спине, сказал:

— Слушай, что старшие говорят…

— Да я…

Но договорить фразу Ощан не успел, противник начал артподготовку.

— Всем в укрытие! Хорунжий — к пулемету, вести наблюдение, — приказал старший сержант.

Сам он тоже остался у пулемета. Снаряды пролетали над окопом и рвались в глубине ротного района обороны. Выступ на правом фланге роты, где находился окоп пулеметного расчета, фашисты, видно, не замечали. В воздухе появилась девятка наших «илов», эшелоном выше прошло звено истребителей, и вскоре впереди, в расположении врага, раздались ухающие взрывы — наши штурмовики ударили по огневым позициям врага. Артиллерийский огонь заметно ослаб, самолеты сделали свое дело.

Через минуту со стороны противника послышался рокот моторов. Мирзо привстал на сделанную в передней стенке окопа ступеньку, поднес к глазам бинокль, поводил окулярами вправо-влево и увидел фашистские танки. Бобаджанов насчитал двенадцать машин. За танками двигалась пехота.

— К бою! — скомандовал старший сержант.

Танки быстро приближались. Они уже были на уровне окопа пулеметчиков, слева от них. Еще немного — и немецкая пехота оказалась для расчета Бобаджанова открытой, не защищенной броней танков. Можно открывать огонь. Но Мирзо выжидал. На пути врага была неглубокая лощина, она хорошо просматривалась из окопа. Мирзо рассчитал: как только танки поднимутся на гребень, а автоматчики, отстав от машин на подъеме, задержатся, тут вот и ударить по ним из пулемета.

— Приготовиться!.. — скомандовал Бобаджанов.

До пехоты оставалось 300—350 метров. Трава в лощине была высокая, и гитлеровцы замедлили движение, стали отставать от танков.

«Все, пора», — подумал Мирзо и скомандовал:

— По фашистской пехоте — огонь!

— Тра-та-та-та-та! — заговорил «максим», посылая в лощину град свинца. Наводчик Хорунжий припал к оружию, словно слившись с ним. Справа, полуобернувшись к Василию, пристроился к пулемету 2-й номер Цыбулько. Он заправлял ленту, поддерживал ее руками, помогая двигаться к патроннику, который требовал новой и новой порции свинца. Чуть позади в окопе расположились остальные номера расчета — Юлдашев и Ощан. Каждый из них молча и сосредоточенно делал свое дело, обеспечивая стрельбу. Изредка то один, то другой приподнимался над окопом, вытягивал шею и смотрел туда, в лощину, куда бил пулемет. Фашистские автоматчики, попав под неожиданный фланговый огонь, заметались, ища спасения. Многие сразу же падали замертво. А Василий Хорунжий жал и жал на гашетку, сея смерть среди врагов.

Фашистские танки, перевалившие за гребень, были встречены огнем артиллерии. Запылала одна, вторая, третья машина.

— Так их! Так их! — радостно кричали пулеметчики.

Но радостное возбуждение длилось недолго: три фашистских танка, прорвавшись сквозь огонь наших орудий, двинулись к окопу пулеметчиков. Гитлеровские автоматчики, пропустив танки, поднялись и пошли за ними в атаку.

Мирзо глянул на своих подчиненных. Вроде бы не дрогнули. Хорунжий поправлял каску, подтягивая ремешки к жесткому, небритому подбородку. Лица Цыбулько из-за пулемета не было видно. Мирзо видел лишь полусогнутую широкую спину. Юлдашев и Ощан копошились у коробок с лентами.

— Приготовить гранаты! — приказал гвардии старший сержант и первым потянулся к вещевому мешку, лежавшему на дне окопа.

У пулеметчиков были противотанковые гранаты. Здоровяк Юлдашев взял две и связал. В расчете знали: Барот мог бросить связку гранат почти на такое же расстояние, на какое Цыбулько бросал одну.

Приготовив гранаты, пулеметчики стали ждать приближения танков. Лишь Хорунжий не вооружился «ручной артиллерией», а остался с пулеметом.

— Ничего, ребята, выдержим! Окоп у нас надежный. Крепость, а не окоп! Пропустим танки через себя и будем бить по моторной части. А ты, Василий, рази пехоту, не подпускай ее к окопу, — сказал Мирзо спокойным голосом. И это спокойствие передавалось подчиненным, хотя каждый из них знал, что бой будет не на жизнь, а на смерть.

До танков уже было метров четыреста. Первый, видимо обнаружив окоп пулеметчиков, ударил по нему из пушки. Затем открыл огонь и второй танк.

Снаряды ложились все ближе и ближе к окопу. Один разорвался совсем рядом, слева, другой рванул землю впереди. Но вдруг танки наскочили на минное поле. Раздались оглушительные взрывы, и две вражеские машины застыли на месте. Однако третья, проскочив минные заграждения, устремилась к окопу. До нее осталось пятьдесят метров, потом сорок, тридцать…

— Юлдашев, бросай! — крикнул Мирзо.

Резко размахнувшись, воин бросил связку гранат. Неудача… Гранаты разорвались в стороне. Зато вражеский снаряд разорвался в десяти метрах от окопа. Расчет засыпало землей. Когда Мирзо поднял голову, он увидел надвигающийся на окоп танк. Гвардеец схватил лежавшую рядом связку гранат и с силой бросил в бронированное чудовище. Взрывом порвало гусеницы. Танк покрутился на месте и через две-три секунды замер.

Расчет выстоял. А вот на левом фланге роты создалось угрожающее положение — замолчал пулемет. Фашисты осмелели, бросились на нашу траншею.

Оставив за себя Хорунжего, Мирзо побежал к замолчавшему «максиму». Так и есть — расчет весь вышел из строя. Старший сержант тут же лег за пулемет и ударил по наседавшим гитлеровцам.

— Молодец, комсорг! — крикнул командир