— Ты никогда меня не продашь, господин, — неожиданно сообщила невольница. — Я останусь с тобой до конца жизни.

Олег покосился на нее, задумчиво потер нос:

— И почему ты так решила, малышка?

— Мне предсказал это арабский мудрец еще четыре года назад.

— Да ну!

— Правда-правда, господин, — зябко передернула плечами девочка. — Он приходил к нам издалека, из-за греческих земель, из страны песков. Это все, что мне запомнилось. Он говорил со многими людьми, хвалил булгарскую веру. Хотя называл ее иначе и считал, что это вера их далекой страны.

— Это ислам, — пояснил Олег.

— Он называл ее иначе. Но те, кто согласился с ним, стали следовать булгарским обычаям и ходить в их святилище, что поставили невольники в нашем городе. Он показывал чудеса, предсказывал будущее. Он тоже был колдуном, но чародействовал очень странно. Он много-много крутился, пока не падал, и тогда у него появлялись верные ответы.

— Похоже, это суфий, — поправил угли ведун. — Я знаю эту магию. Они аскеты, превыше всего чтут любовь, слабоваты в мирских делах, но сильны в тайных чарах, предсказаниях, в духовном воздействии. Уверен, у твоего мага не имелось никакого добра, кроме посоха, деревянных сандалий и засаленного халата.

— Это так, господин, — согласилась Урсула. — Но когда о его чудесах прослышали во дворце, хан призвал его к себе. Колдун был и у нас, в гареме. Он в этом??? другой из жен. Потом увидел меня, подошел и долго гладил по голове, глядя в лицо. Потом сказал: «Какая красивая малышка. Жаль, что черный колдун принесет ее в жертву каменному зеленому богу. Но что поделать, бог любит женщин именно с разноцветными глазами».

— А что предсказал этот маг самому хану? — злорадно поинтересовался Олег.

— Всю правду, — не поняла его сарказма невольница. — Он предсказал ему четыре года процветания, особо легкую и большую прибыль на прошлое лето. А потом сказал, что дальше четырех лет он ничего не видит. Однако хану свою веру он хвалить не стал, а после того, как наскучил, сразу ушел из города.

— Я даже знаю, откуда эта большая прибыль прошлым летом взялась, — кивнул ведун. — А вот насколько она легкая, хан узнал нынче зимой.

— Когда я узнала, что ты колдун, господин, то поняла, что чародей говорил именно про тебя.

— Что я принесу тебя в жертву? — Середин повернул курицу к огню другим боком. — Что же ты не сбежала, если так думаешь?

— Не сразу вспомнила, — призналась девочка. — И разве от судьбы убежишь? С тобой спокойно. И ты еще не знаешь каменных богов. Значит, у меня есть еще очень много времени.

— У тебя будет долгая, сытая, спокойная жизнь, — сказал Олег. — Продам тебя в Угличе в богатый дом, с этого дня она и начнется. Никаких колдунов, никаких каменных истуканов. — Пообещать невольнице счастье у него язык не повернулся. — Да и вообще, не бывало никогда на Руси человеческих жертвоприношений, тут тебе не Рим. В Киеве пару лет назад попытались, так бунт случился.

— Ты не продашь меня, господин, — уверенно повторила Урсула. — Вот увидишь, не продашь!

Спорить с рабыней — глупее не придумаешь. Поэтому Олег промолчал, подтянул к себе цыпленка, разломил пополам, отдав часть девочке, кинул в закипевшую воду десяток плодов шиповника и скатанный в шарик засахарившийся мед — редкостный китайский чай был для него пока не по карману. Подкрепившись, они завернулись в шкуру. Девочка, сложив руки на груди, прижалась к тому, кто должен был принести ее в жертву какому-то неведомому богу, ткнулась носом в шею и почти сразу мерно засопела.

Боги, боги, за что вы так шутите с людьми?

* * *

Поутру Урсула без напоминаний оседлала лошадей. Благо со скакунами теперь проблем не было, себе она взяла гнедого с двумя белыми пятнами на правом боку, а трофейного оставила вовсе с непокрытой спиной, на которой обнаружились кровавые потертости. Деревянное седло с высокими луками, которые должны удерживать всадника при копейном ударе, перекочевало на чалого — себе девочка предпочла низенькое кожаное, заднюю луку на котором заменяла кожаная подушечка со множеством петелек, свисающих пышной бахромой, а переднюю — невысокий штырь, откровенно неприличного вида. Видать, юмор был такой у шорника.

Суздаль на широкой походной рыси они увидели немногим после полудня. Без привычных златоглавых куполов церквей и шпилей колоколен он казался каким-то приземистым и серым. Хотя шпили, конечно, имелись. Они венчали островерхими шатрами башни белокаменных стен, высились над монументальными, высотой с семиэтажный дом, воротами — строением, в тереме которого могла бы поместиться целиком крепость средних размеров типа Рши или Городца. Но не золотые, как в великокняжеском Киеве, а простенькие, дощатые, и только флажки над ними кто-то додумался сделать желтенькими. Не золотыми, разумеется, а из бронзы.

В город Олег заглядывать не собирался. Наскоро его не минуешь, вход платный — зачем? А вот роща из высоких неохватных дубов, раскинувших голые черные ветви, заставила его натянуть поводья. Там, за священными деревьями, под которые ныряла залитая лужами дорога, скрывалось местное святилище.

— Ох, красавцы… Придут сюда люди в рясах с крестом, разукрасят город церквями, и пойдете вы для них на стропила, что ни сноса, ни гниения не знают… — Он еще немного поколебался, потом решительно потянул правый повод и прямо через участок снежной целины поскакал к святилищу.

Здешнее молитвенное место отличалось от тех, что стояли в малых городах и селениях, разве что размерами: ровный круг имел диаметр не менее двухсот саженей — полторы сотни метров с изрядным гаком. В нем не было такой пышности, как в киевском, не сверкало злато, не курились без счета благовония, не увенчивали оконечья тына серебряные навершия. Здешнее святилище подавляло иным — древностью. Могучие столбы из лиственницы почернели, трещины в них забились новой землей, покрылись мхами, срослись в единое целое. И боги, что стояли внутри, тоже пугали своими лаконичными, грубыми, даже жестокими очертаниями. Не имели древние основатели Суздаля того искусства в резьбе, что современные мастера, да и времени у них не было на тщательную отработку идолов. Они лишь напомнили богам о том, что не отказались от них в здешних землях, что по-прежнему просят покровительства создателя мира, прадеда своего и иных сварожичей.

— Здесь подожди, — спешиваясь за полста шагов до распахнутых ворот, приказал невольнице ведун, приблизился к святилищу и…

И остановился на пороге, не решаясь приблизиться к богам с таким черным грузом на душе. Мимо пробегали туда и сюда горожане. Кто с лукошком яиц, кто с тканями, кто и вовсе с букетиком цветов, а Олег все стоял и стоял, не решаясь сдвинуться через порог. А потом прямо в слякоть опустился на колени.

Слух о странном посетителе, похоже, добрался до ушей кого-то из старших волхвов, и где-то через час перед ведуном, по ту сторону порога, остановился сухой старик с узкой седой бородой, в длинной суконной мантии и головном уборе, похожем на украшенное самоцветами золотое кольцо. В руках старец сжимал простой деревянный посох, пахнущий лавандой и увенчанный бронзовым шестигранным набалдашником. Волхв вытянул руку, запустил пальцы в волосы гостя, больно их сжал.