– Жизель, так это ты, – протянула старушка, будто сомневалась в этом.

Она позволила мне помочь стащить с неё промокшее чёрное пальто. Под пристальным взглядом тётушки я разложила пальто на стуле.

– Девушке в твоём возрасте положено спать без задних ног. Другое дело мы, старики. Я сплю урывками. Если же уснуть не удаётся, выхожу в сад, чтобы немного прогуляться.

– Надо же вам быть поосторожнее, – сказала я. – Не ровен час простудитесь и тоже заболеете воспалением лёгких.

– Успокойся, Жизель. Мне просто захотелось глотнуть свежего воздуха. Кроме того, я решила взглянуть на домик, но поняла, что Джонас всё ещё там.

Она опустилась на стул, и я налила ей чашку чая. Пока она прихлёбывала чай, я рассматривала её руки: кожа на них была сухая и потрескавшаяся, словно скукожившийся осенний лист.

– Тётушка Сибил, вы вовсе не обязаны уезжать. Это ваш дом. Посторонние здесь – это мы с Беном.

– Ты очень добра, Жизель, – она отвернулась и рассеянно замурлыкала отрывок из музыки, услаждавшей наш слух на похоронах Мерлина Грантэма.

Лишь через минуту её тусклые выцветшие глаза взглянули на меня.

– Желания милого Мерлина всегда были моими желаниями. То, что оставил дом вам, не имеет никакого отношения к его чувствам ко мне. Он понимал, что это жилище слишком велико для меня. Пришло время и мне отдохнуть, посиживая у окошка и наслаждаясь вязанием. Что бы там ни было написано в завещании, Мерлин всегда ценил мои труды.

Я лишь чудом удержалась от того, чтобы не обвести взглядом царящее вокруг запустение. Тётя Сибил откинулась на спинку стула, сложила старческие руки на замызганном платье. Судя по всему, она отказывалась от роли хозяйки дома и передавала ключи младшему поколению.

– Что ж, – сказала я, изо всех сил стараясь скрыть своё облегчение, – мы всегда будем рады видеть вас за обедом или за чаем. Да и к вам станем частенько заглядывать.

– Думаю, Мерлин на это и рассчитывал, – ответила тётушка, – но давай не будем торопить события. Кстати, когда ты выходишь замуж за мистера Гамлета?

– Ну?.. – я неопределённо махнула рукой. – Не в ближайшем будущем. Бен считает, нам нужно подождать, пока истекут указанные в завещании шесть месяцев. Пусть сначала всё образуется, а потом можно будет с чистым сердцем заняться и свадьбой.

– Понятно, – тётушка Сибил кивнула. Похоже, она решила, что Бен Хаскелл из породы охотников за приданым. К чему поспешно связывать себя узами брака, если не уверен в надёжном финансовом обеспечении этих самых уз! – Надеюсь, ты сознаёшь, – продолжала она, – что после того, как вы поселитесь здесь вдвоём, в округе тотчас пойдут разговоры. Хотя мы с Мерлином двоюродные брат и сестра, местные жители тем не менее все эти годы перемигивались и пихали друг друга в бок за нашей спиной. Но я, милая, никогда не придавала значения досужим сплетням. Ты спросишь, почему? А потому что я могу с гордостью сказать: ни разу за все эти годы твой дядя не сделал мне непристойного предложения. Веди себя как подобает настоящей леди, Жизель, и тебе не надо будет опасаться приставаний со стороны мужчин.

Теперь понятно, почему у меня до сих пор ничего не получалось.

– Помни, дорогая, ты должна ложиться в постель только с хорошей книгой. Как раз сейчас я читаю прекрасную историю о девочке, которую похитил из приюта пират с одноногим попугаем. Напомни, чтобы я дала тебе почитать. Конечно, если я желаю насладиться чем-то более серьёзным, то к моим услугам всегда есть Уильям Шекспир, но…

* * *

Когда на следующее утро я сошла вниз, Бен разговаривал по телефону.

По тому, как он при моём появлении поспешно пробормотал «до свидания» и повесил трубку, я с грустью заключила, что он беседовал с той, другой… с невестой. Но тут же воодушевилась – возможно, мне удастся заставить его забыть её. По дороге в Лондон я завела разговор о тётушке Сибил.

– Старуха меня пугает. Каких-то пятьдесят лет в этом доме, и я стану такой же, как она: пронафталиненной старой девой, которая всё надеется, что в один прекрасный день явится рыцарь в сверкающих доспехах и умчит её резвом скакуне.

Я сунула руку в сумочку, неслышно развернула шоколадный ботончик и, улучив момент, украдкой запихнула в рот.

– Может, ты разнообразия ради подумаешь о чём-нибудь более насущном? – холодно проговорил Бен. – Например, как ты собираешься соблюдать диету? Скажи на милость, отчего это щёки у тебя раздулись как у хомяка? Мне что, глаз с тебя не спускать?

– Прости, – я судорожно проглотила лакомство. – Хотела бы я посмотреть на тебя, когда тебе объявят, что надо похудеть на четыре с половиной стоуна. В переводе на нормальный язык, несколько мне известно, это означает двадцать восемь с половиной килограммов. Двадцать восемь с половиной разделить на шесть месяцев, получается…

– Около килограмма и ста граммов в неделю. Остаток шоколада давай сюда. Если по твоей вине я лишусь наследства, то собственноручно выдам тебя твоим чудным родственничкам и с интересом понаблюдаю, как они станут рвать тебя на части.

– Меня не запугаешь, Бен! Но что за приключение без опасностей? – я скомкала обёртку от шоколада и положила её в пепельницу.

– Без риска жизнь скучна.

* * *

Вернувшись на площадь королевы Александры, я столкнулась с новой напастью. Неожиданно выяснилось, что я ничего не могу оставить, но и взять с собой мне тоже нечего.

– Это чудовище ты тоже прихватишь с собой? – спросила Джилл. Тобиас только что в очередной раз порвал ей чулки, поэтому она не испытывала к нему особо нежных чувств. – В таком случае я к тебе, дорогая Элли, наверное, не приеду.

– Джилл, ты должна меня навестить, – я смахнула слезу, однако Джилл это вряд ли заметила, поскольку её собственные глаза тоже были полны влаги. – Но оставить здесь мою пушистую детку… – мой голос дрогнул, – ты, должно быть, шутишь. Он отправляется в мышиный рай. Грызуны там в каждом шкафу. Нам обоим предстоит трудовая каторга.

Пророчество сбылось в полной мере.

Вернувшись в Мерлин-корт, мы с Беном обнаружили, что тётушка Сибил перебралась в домик на Утёс, оставив после себя рекордное количество грязных тарелок в раковине, а также горы мятых коробок, сломанных вешалок и газет начала века. Первым делом требовалось развести гигантский костёр подальше от дома, чтобы не спалить поместье дотла.

Как истинный мужчина, Бен сразу же водрузил пишущую машинку на обеденный стол и принялся марать лист за листом. Место для машинки он освободил очень простым способом – не мудрствуя лукаво, составил на пол всё, что ему мешало: фарфоровую супницу с отколотыми краями; драный кусок алого бархата, предназначение которого, сколько я ни ломала голову, мне угадать не удалось; несколько пыльных упаковок из-под яиц; журналы, подсвечники и бюст Черчилля с обломанной сигарой.