Развитие судостроения и обеспечение нормальной работы Архангельского и Мурманского портов играло жизненно важную роль для области. С ростом промыслового судостроения был связан улов рыбы. Для поставок леса за границу была необходима эффективная работа портов. На заседании ВУСО 5 августа Дедусенко говорил о тяжелом положении речного и морского транспорта: «…главные пароходные предприятия которого национализированы и работают весь-ма неудовлетворительно»[159]. Созданные большевиками учреждения упразднили сразу же после переворота. Были восстановлены учреждения, действовавшие до прихода к власти большевиков: Управление морским транспортом, Управление главного инженера портов Белого моря и капитана Архангельского порта; и создано новое учреждение – Управление северных рек. Упразднять одни учреждения и создавать другие, часто ничем не отличавшиеся от упраздненных, с колоссальным аппаратом, деятельность которых не улучшала расстроенного хозяйства, а только ухудшала, было настоящим бюрократическим безумием, охватившим все русские правительства, как большевиков, так и их противников. На заседании ВУСО 13 августа принимается решение о создании особой комиссии «для разрешения вопросов, возникающих при возвращении национализированных имуществ к условиям правового строя»[160]. Одним из важнейших вопросов для Архангельска был вопрос о возвращении национализированных судов. Какие суда следует возвращать, а какие оставить в пользовании государства? Прежним владельцам отдавались только те суда, «которые могут быть им немедленно возвращены без ущерба для военных и продовольственных надобностей Управления Северной Области»[161]. Владельцы национализированных судов должны были получить компенсацию от государства. 24 августа ВУСО приняло постановление об урегулировании вопросов между казной и владельцами судов. Власти хотели возродить частный флот и вернуть владельцам национализированные суда, считая, что привлечение частного капитала поможет восстановить экономическую жизнь края. Но у судовладельцев не было средств ни на ремонт возвращенных им кораблей, ни на выплату выросшей заработной платы экипажам. Правительство не могло оказать им финансовой помощи. Проблема состояла и в том, что иметь дело с избалованными революцией пролетариями, особенно передовым отрядом рабочего класса, каким считали себя моряки, было очень тяжело. Марушевский описывал свое путешествие в Россию вначале на норвежском пароходе – чистом, с вежливой, быстро исполняющей все приказания командой, а потом на русском. Разница была поразительная: «Задержки были с погрузкой. Надо было отправить какие-то деревянные части для строящихся бараков. Здесь опять после долгого промежутка времени (автор несколько месяцев перед этим жил в Швеции. –Л. П.) пришлось встретиться с ‘‘завоеваниями революции’’. Весь груз, валявшийся на всех пристанях нашего пути, норвежские мальчишки , работающие втроем-вчетвером, погрузили бы часов в пять времени. Большая русская команда крупного морского парохода не могла управиться с этими пустяками чуть ли не неделю. Пароход был в большом беспорядке. Пресной воды в умывальниках не было. Грязь всюду невылазная. Команда находилась в состоянии непрерывной ругани с капитаном и его помощником. Питаться на пароходе надо собственным попечением, горячую воду добывать с трудом и с крепкими словами, спать с клопами и тараканами»[162]. С таким настроением рабочего класса наладить какое-либо дело было очень тяжело, тем более что социалистическое правительство было на стороне рабочих.

ВУСО понимало, что бескрайние леса – основное богатство края, но обсуждение устава лесопромышленного торгового объединения «Лесовер» показало, как трудно было социалистам расстаться со своими догмами о преимуществах государственного хозяйства перед частными. 1 сентября 1918 г. Мартюшин предложил ВУСО утвердить устав объединения «Лесовер», но столкнулся с мощным сопротивлением своих коллег в правительстве. Оно было продиктовано страхом социалистов перед крупным капиталистическим объединением. Высказывались претензии, что т. к. «Лесовер» – монополист, то «будет убита хозяйственная жизнь края» и что «мелкие лесопромышленники будут окончательно раздавлены синдикатом». Одним из самых не обоснованных обвинений было утверждение: «Проект устава “Лесовер” возлагает на названный синдикат некоторые функции государственной власти». Это обвинение выдвигалось под тем предлогом, что синдикат планировал собирать статистические сведения, а это, с точки зрения эсера А. А. Иванова, являлось недопустимым[163]. Чайковский предложил компромиссный вариант, чтобы государство контролировало прибыль синдиката, но даже такой жесткий контроль казался слишком мягким правым социалистам. Гуковский заявил: «Лучше будет прямо взять лесное дело в руки государства». Возражения о бюрократизме и отсутствии опыта управления в государственных органах «не применимы к эксплуатации готовых уже богатств, каковы леса и земельные недра, вопрос о государственной монополии на эксплуатацию этих богатств стоит на очень реальной почве»[164]. Сторонники разрешения деятельности синдиката указывали на тотальный провал Советского государства установить монополию на эксплуатацию лесных богатств. Мартюшин говорил о конкуренции иностранцев: «…в данном вопросе имеется определенная дилемма: или развитие национальной лесопромышленности, или засилье иностранного капитала; реальные и неотложные интересы экономического возрождения Севера России требуют укрепления на международном рынке, а это может быть достигнуто лишь ее объединением»[165]. Только на 3-м заседании ВУСО устав «Лесовера» с рядом поправок был утвержден. Но управляющему отделом торговли и промышленности было дано право закрытия «Лесовера», если синдикат уклонится от целей, предусмотренных его уставом. Наладить лесное хозяйство в условиях крайнего недоверия к буржуазии и все более растущих требований рабочих так и не удалось. К концу 1919 г. с трудом хватало дров даже в самой Северной области.

Тяжелое продовольственное положение описывал Нуланс в своих донесениях в Париж: «Большевики во время бегства вывезли из города большинство продуктов питания (муку, сухофрукты, чай, кофе и т. д.). Положение, с точки зрения элементарной жизни горожан, критическое, и отправка союзниками судна с зерном (даже в зернах), с другими необходимыми продуктами и одеждой, обувью и т. д. будет лучшим пропагандистским шагом, укрепит влияние союзников в этом районе и будет прекрасным стимулом к работе»[166]. Хлеба катастрофически не хватало, о чем 20 августа на заседании ВУСО доложил представитель продовольственной управы. Ситуация осложнялась и тем, что хлеб и другие продукты, имевшиеся в уездах, по решению местных органов власти было запрещено вывозить за пределы уезда. Этот вопрос обсуждался на заседании ВУСО 3 августа, и было решено отменить все существующие ограничения на вывоз продуктов из различных районов края в Архангельск. Из-за трагического положения власти пытались использовать любую, даже гипотетическую возможность добычи хлеба. 12 августа Дедусенко докладывал на заседании ВУСО об организации экспедиции в Котлас «вслед за наступавшими туда военными отрядами» для вывоза в Архангельск вятского и сибирского хлеба[167]. Но Вооруженные силы Севера и союзники так и не взяли Котлас за все время существования белых правительств на Севере России.