Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Есть предположение, что до нас дошли только экземпляры третьего издания, а ему предшествовали еще два — 1670 и 1672 годов. Так или иначе, это первое в России не рукописное, а отпечатанное в типографии сочинение по отечественной истории. В 1678 году оно вышло еще раз, а в 1680-м — увидело свет в дополненном виде: в текст были введены сведения о недавно завершившейся войне с турками и один из вариантов сказания о Мамаевом побоище. Из-за этого объем книги вырос вдвое. Такая редакция произведения стала окончательной. В дальнейшем оно распространялось во множестве списков и перепечаток.
Наши ученые уделили «Синопсису» известное внимание[88]. Выводы их таковы: перед нами не средневековая летопись или хроника, но еще и не научное исследование, а сочинение исторического писателя, пользовавшегося доступными ему материалами весьма произвольно. Созданный вскоре после присоединения Украины к России «Синопсис» должен был показать прямую связь Киевской Руси с Московским царством. Великий князь Киевский Владимир рассматривался как первый царь и самодержец, основатель правящей династии.
На «Синопсис» оказала большое влияние польская историографическая традиция эпохи Ренессанса. Главным источником Гизеля были не русские летописи, а их пересказ в «Хронике Польской, литовской, жмудской и русской» Мацея Стрыйковского, напечатанной в 1582 году в Крулевце (Кенигсберге) и известной в ряде русских переводов XVII столетия.
Знакомые с античной исторической литературой книжники эпохи Возрождения стремились найти в древних текстах сведения о предках своего народа. Поскольку ни сравнительное языкознание, ни историческая география тогда совершенно не были разработаны, авторы сплошь и рядом шли по пути случайных произвольных сопоставлений. Созвучие слов «роксаланы» и «Россия» породило мысль о том, что сарматы, в состав которых входили аланы, — не кто иные, как ранние славяне. К библейскому Мосоху возводили наименование Москвы. Не хотелось признавать, что в период расцвета античной цивилизации население Восточной Европы находилось на сравнительно низком уровне культурного развития. Еще Винцент Кадлубек (1160—1223) говорил в «Хронике поляков», будто об этом народе знали уже в XII веке до нашей эры, а Александр Македонский, взяв Краков, вскоре вынужден был уступить его полякам. Потом к этой легенде добавилась другая — о грамоте, написанной золотом на пергаменте и данной Александром свободолюбивым славянам. Впервые зафиксированная в Чехии в 1437 году, эта легенда распространилась затем в Польше, на Украине и в Московской Руси.
В XVII веке следы подобного «баснословия» мы постоянно встречаем сперва в украинской, а несколько позже и в русской письменности. Густынская летопись 1670 года начинается с цитат из Гомера, заимствованных у Марцина Бельского (1564) — польского историка, также переведенного на русский в XVII веке[89]. «Универсал» Богдана Хмельницкого 1648 года содержит рассуждение о двух родственных, но враждующих нациях. Поляки — это якобы потомки сармат, ушедших за Вислу и Одер и всегда нападавших на русов[90]. На Стрыйковского опирался в 1692 году в своей «Скифской истории» Андрей Лызлов.
Ряд пассажей «Синопсиса», несомненно, восходит к этому кругу источников, иногда прямо, иногда опосредованно. Мы найдем здесь ссылки на польских хронистов периода Ренессанса — Марцина Кромера и Яна Длугоша, на «Трактат о двух Сарматиях» (1517) Мацея из Мехова (Меховского) и на основанное прежде всего на книге Стрыйковского сочинение о Восточной Европе итальянца Александра Гваньини. Судя по всему, Длугош, Кромер и Меховский попали в поле внимания Гизеля только при чтении Стрыйковского.
В духе польской ренессансной историографии «Синопсис» повествовал, что «славяне... воевавши еще и противу древних греческих и римских кесарев и всегда славну восприемлюще победу». Они «способствовали» Александру Македонскому. «Тем же славных ради дел и трудов воинских даде Александр царь славяном привилегии им грамоту на паргамине, златом писаную, вольности и землю их утверждающе». А «князь некий славе норусский Одонацер, войною достав Рима, держаше его под властью своею тринадцать лет»[91]. Речь идет о германце-скире Одоакре, характеристика же его взята из «Палинодии» Захария Копыстенского (1621—1622).
Присутствуют в «Синопсисе» и легенды, возникшие на русской почве: о посещений Киева апостолом Андреем (впервые в «Повести временных лет» в редакции 1116 года Выдубицкого игумена Сильвестра), о подношении Владимиру Мономаху регалий византийским императором (видимо, начало XVI века), о том, что русская династия «идуще от корене Августа Кесаря Римского, владевшего всею вселенною»[92] (впервые — в «Сказании о князьях Владимирских» конца XV—начала XVI века). Многочисленные предания фольклорного происхождения — о мести Ольги древлянам, о гибели Олега от своего коня, о белгородском киселе и т.д. — перекочевали в «Синопсис» скорее всего не из летописи, а из той же хроники Стрыйковского. Эти занимательные рассказы делали «Синопсис» увлекательным чтением для самого широкого читателя.
Неудивительно, что в XVII веке это произведение издали в Киеве пять раз, а в 1693 году, уже в Москве, перевели на греческий язык. В начале XVIII столетия на книгу Гизеля обратил внимание Петр I. Его попытки создать с помощью Федора Поликарпова краткий обзор истории России не увенчались успехом. Поэтому за неимением лучшего решено было переиздать «Синопсис», а, кроме того, перевести его на латынь. Перевод выполнил Илья Копиевский. Оригинал же увидел свет в 1714 году в Москве и в 1718-м — в Петербурге, впервые напечатанный не кириллицей, а гражданским шрифтом[93]. И это выглядит естественным.
Удивляет другое: в XVIII — начале XIX века Петербургская Академия наук стала выпускать «Синопсис» большими тиражами через совсем короткие промежутки времени. Это обстоятельство поразило приехавшего в Россию в 1760 году немецкого историка Августа Людвига Шлецера. В его воспоминаниях говорится: «полуобразованный русский с необыкновенною охотою берется за всякое чтение. Особенно любит он отечественную историю. Это доказывает распространившееся... даже между вовсе необразованными людьми обыкновение собирать всякого рода хроники. Все монастыри, частные библиотеки, даже многие ветошные лавки были полны рукописных летописей, но ни одна не была напечатана! Непонятно, как у этой доброй публики не было ни одного удобочитаемого руководства. Так называемый „Синопсис" не заслуживает этого имени. Это жалкое сочинение, извлеченное не непосредственно из русских летописей, а из их переписчиков, из Стрыйковского... дожило до пятого издания, явившегося в 1762 году в Петербурге при Академии. Непонятно, как никто ни в Академии, ни вне ее, не напал
