самого Велема. Только глаза ведуна, темно-карие, с большими черными зрачками, тяжело и страшно смотрели прямо в душу чужаку. Зрачки дышали, как два живых источника волшебной силы, то расширялись, то сжимались, неотвратимо затягивали взор.

– Как твое имя? – раздался глухой голос из тумана.

– Байан-А-Тан, – ответил чей-то голос, в котором чужак не мог признать свой собственный.

– Откуда ты родом?

– Из Прямичева.

– Каков твой род?

– Мой род – дружина князя Держимира.

– Кто твоя мать?

– Моя мать – Айбика, дочь Кара-Минле. Из народа куркутэ.

– Отец?

– Не знаю.

Смеяна наблюдала за ними из угла, зажав в кулаке иголку и опустив порты на колени. Широко открытые глаза куркутина смотрели в лицо Велему, голос звучал безучастно. Похоже, он сам не осознавал того, что говорит.

– Князь Держимир прислал вас на Истир? – продолжал расспрашивать Велем.

– Да.

– Зачем? Он велел вам ждать ладьи Прочена?

– Да.

– Он приказал перебить смолятичей?

– Да.

– А роды речевинов над Истиром он не велел трогать?

– Нет.

Велем кивнул. Это и было то, что он хотел знать.

– Так слушай меня, Байан-А-Тан из Прямичева, – окончив вопросы, заговорил он. – Как сосна корнями в земле сидит, с места не сойдет, и вода ее не смоет, и ветер ее не повалит, и медведь ее не обрушит, так и ты возле Ольховиков жить станешь и с места сего не сойдешь! Как река бежит, а от своего истока не убегает, так и ты вокруг огнища ходи, а от огнища не уходи! Как рыба по суху не может ходить, так и тебе нет дороги, кроме Ольховиков! Запираю я слова мои на три замка, завязываю на трижды три узла, и слово мое крепко, вовек нерушимо!

Произнося заговор, Велем обвил берестяной ремешок вокруг тела чужака под рубахой, завязывая на нем поочередно девять узелков. Теперь чужак оказался связан, и науз волшебной силой будет держать его на огнище крепче железной цепи.

– Спи! – велел Велем, окончив заговор.

Он слегка коснулся пальцами лба чужака, и тот мгновенно откинулся назад, на подстилку из сена. Глаза его закрылись, грудь задышала глубоко и ровно. Он спал.

Смеяна смотрела на ворожбу широко открытыми глазами, и во взгляде ее мешались ужас и восторг. Ее восхищала сила ведуна, но участь пленника внушала жалость. Ей уже мерещился такой же науз и на собственном теле. И никогда от него не избавиться, никогда не жить больше своей волей!

Велем поднялся и пошел к двери. На ходу обернувшись к Смеяне, он бросил только одно слово:

– Молчи!

Смеяна ничего не ответила. Этого предупреждения ей не требовалось.

* * *

Так получилось, что нежданно обретенный холоп оказался под началом Смеяны. Своего имени он не говорил, Смеяна тоже молчала о том, что услышала, и его стали звать Грачом. Едва ли кто слышал от него хоть слово, и Ольховики считали, что он вовсе не понимает по-говорлински. Взгляд его из-под полуопущенных век был так угрюм, что с ним старались не встречаться глазами. Он покорно вертел жернов, пока не мог еще ходить, молча съедал то, что ему давали, потом отворачивался к стене и засыпал. Он так и остался в пустой клети – пускать его в избы, в хлев к коровам или в конюшню к лошадям Варовит боялся.

Смеяна каждый день старательно обновляла ему повязки, промывала отварами, шептала свои немудреные заговоры, и через несколько дней Грач мог ходить, почти не хромая. Его стали брать в лес за дровами. Чаще всех с ним ходила Смеяна – она одна его не боялась. Несмотря на все его странности, Смеяна сочувствовала ему – ведь он тоже не имел рода и не знал своего отца. Она старалась обходиться с Грачом поласковее, надеясь, что он привыкнет к ней и разговорится, приберегала ему кусочки побольше, как любимой собаке, подолгу разговаривала с ним, не смущаясь ответным молчаньем. И чужак скоро стал смотреть на нее не так дико, как на других.

Грач не походил на тех, кто легко смиряется. Смеяна была уверена, что он хотя бы попытается убежать. И поэтому она нисколько не удивилась, когда на седьмой или восьмой день он исчез.

Это случилось в том самом перелеске, где Смеяна нашла его. Ее послали нарезать-таки бузинного цвета, и она взяла с собой Грача нести корзину. Наполнив корзину белыми соцветьями, она огляделась, но Грача нигде не было. Смеяна покричала на всякий случай, не надеясь дождаться ответа. Она не слишком беспокоилась, твердо веря в крепость науза, наложенного Велемом. Бросив корзину на поляне перед бузинными зарослями, Смеяна отправилась на поиски.

Немного покружив по лесу, она вышла к ложбине, где ручеек служил межой земель Ольховиков и Перепелов. Грач лежал на траве на ближнем берегу ручья и смотрел в небо.

– Вот он ты! – воскликнула Смеяна и подошла к нему. – Я так и думала. Здесь межа – этот берег наш, а тот – Перепелов. Потому тебя науз за ручей и не пустил. Ты не думай – наш Велем ведун умелый, таких поискать. Как скажет – так и будет.

Грач не ответил и даже не посмотрел на нее. Смеяна села рядом с ним на траву. Его смуглое лицо было неподвижно-равнодушным, но темные тени под глазами говорили о том, что он переносит неволю далеко не так спокойно, как хочет показать. Смеяне было его жаль: слишком хорошо она себя саму представляла вот так же запертой в чужом племени, да еще и в холопстве. А отроку из княжеской дружины попасть в холопы – хуже смерти.

Смеяна вздохнула. Грач не посмотрел на нее, но ресницы его дрогнули.

– Я бы тебя отпустила, – пояснила Смеяна. – Да не могу. Велем заговор наложит, никому не снять.

Грач приподнялся на локтях и посмотрел на нее. В его глазах появился проблеск живого чувства. Это воодушевило Смеяну, и она вскочила на ноги.

– Давай попробуем! – воскликнула она. – Давай, поднимайся! Может, не один, а со мной ты как-нибудь… Вставай, вставай!

Грач встал. Смеяна живо перепрыгнула через ручей, который был не больше локтя в ширину, и протянула Грачу руку:

– Давай же!

Грач подал ей руку над ручьем. Вид у него был нерешительный – он не очень-то верил в успех. Но Смеяну нелегко было разуверить. Вцепившись в запястье Грача, она изо всех сил потянула его через ручей. Только бы за межу, а там… Но сколько она ни тянула, Грач стоял на том берегу, как дерево. Он хмурился, сжимал зубы, напрягся, силясь сделать шаг, но напрасно. Его ноги не повиновались, словно вросли в берег. Невидимая преграда, которая для Смеяны не существовала, для него была непреодолима.

– Не получается! Матушка