— Да нечего рассказывать.

— Рассказывай, что есть.

— Правда, больше нечего рассказывать. Его больше нет.

— Расскажи, что было.

— Что было, что есть, что будет, к сердцу прижмет, к черту пошлет… — бормотала я. — У тебя есть карты?

Она вытащила из стола обычные игральные карты. Старые. Может быть, будут говорить. С новыми у меня контакта никогда не получается.

— Только такие.

Я привычно перетасовала колоду, думая о Кирилле. Не глядя, стала раскладывать на столе цыганский расклад, отодвинув клавиатуру в сторону. Руки действовали сами. Перед глазами стоял улыбающийся Поэт с развивающимися волосами. Хотелось запустить руки в эти волосы, пропустить их сквозь пальцы, погладить по щеке. Бросила беглый взгляд на карты. Нахмурилась. Не вижу. Одна говорит одно, другая кричит совершенно противоположное. Червовая девятка рядом с девяткой треф — внимание любимого человека, и при этом вышла пиковая десятка с восьмеркой бубен, а это означает неприятное известие. И тут же трефовая шестерка обещает исполнение всех мечт, вечернюю дорогу и свидание в большой компании. А перекрывает все пиковый король с восьмеркой — какие-то неприятности. Не понимаю, как все это расшифровать… Я читаю карты так же, как люди читают книги. Я их вижу, чувствую. Но сейчас все это напоминало книгу на китайском языке без единой картинки. Не понимала ничего, ни одного значения, просто не видела. Эх, не хочет со мной говорить чужая игральная колода. Карты они ведь такие. Если в них играешь, то и они тебе врать будут, слова от них правдивого не дождешься, как цыганки на рынке становятся. А арканы таро вообще одного хозяина любят, одну руку слушают, они очень преданы своему хозяину и ревнивые, их еще уговорить надо, чтобы открыли будущее, дали совет. Эх, мне б сюда мою колоду, уж я бы все про Кирилла узнала, все мысли, желания, все его нутро передо мной было бы как на ладони. Я сгребла карты и вернула их Куколке. Как узнать про Кирилла?

— Парень, с которым мы ехали сюда… Я не понимаю… Он целовал меня, читал стихи, заботился. Я почему-то решила, что нравлюсь ему. Он и сам мне понравился… Куколка, я ведь ни разу в жизни еще не встречалась с мальчиками. Но я видела его теплый взгляд… Не знаю… Не понимаю… Я чувствую себя бездомным щенком, которого приласкали, покормили, но так и оставили на улице. Только я почему-то решила, что он возьмет меня в дом.

— Сколько ему лет?

— Двадцать два. И к нему клеились все особи женского пола, которые попадались нам на пути.

— Думаю, что он не рискнет с тобой связываться. Парню двадцать два, тебе — пятнадцать.

— Я маленькая для него, да? Он называл меня сестрой всю дорогу.

— Ты же понимаешь, что взрослые ребята встречаются с девушками не только для того, чтобы читать им стихи. В конце концов, за это его могут посадить.

— Да. Но я знаю, что могу быть той, которая ему нужна.

— Откуда ты знаешь, какая ему нужна?

— Я буду это знать, как только доберусь до своих карт. По твоим я ничего не могу понять. Он год назад с девушкой встречался. Мне друзья его рассказали. Она бросила его. Он переживал сильно, в Питер вообще не ездил, типа тема для него закрыта и запретна. А его друг сказал, что у Поэта голос совсем другой рядом со мной и я не просто так в его жизни. Он слепой… Ну, друг тот слепой. Он по голосу слышит. Он еще музыкант. Он смог увидеть меня. Сказал, какого цвета мои волосы и глаза, какого я роста и телосложения, определил возраст. Я пошла искать Кира (он куда-то делся с девушкой того парня) и нашла их в спальне, стоящими у окна и курящими сигарету. Он стоял вплотную к ней и курил из ее рук.

— Они смеялись?

— Да. По крайней мере, лица у них были довольные.

— Думаю, это была трава. А что он сказал, как объяснил? Они были знакомы до этого?

— Нет, не были. Ничего не сказал. Я наорала на него и убежала.

— И что ты хочешь теперь?

— Не знаю. Но я боюсь, что больше никогда его не увижу.

— Вишенка, моя глупая Вишенка. Ему двадцать два.

— Мне было с ним так интересно. Ты думаешь, что ему со мной будет скучно?

Она пожала плечами.

— Объяснить и оправдать можно все что угодно, но прислушиваться надо только к тому, что говорит сердце. Ты же все понимаешь. Правда?

— Понимаю. Но сейчас я понимаю, что ничего не понимаю. Я такая глупая…

— Скажи, а он смотрел на тебя, когда с тобой разговаривал.

— Да. Постоянно. Мне иногда казалось, что он мною любуется. Знаешь, он смотрел так, как… Я не знаю, это просто надо видеть.

— Он брал тебя за руку?

— Он согревал мои пальцы дыханием.

— И смотрел в глаза?

— И улыбался.

— Ты помнишь, где живет его друг?

— Ты отвезешь меня к нему?

— Ну не бросать же мне на произвол судьбы мою маленькую влюбленную Вишенку.

Куколка, без сомнения, права. Мне пятнадцать, а ему двадцать два. Что надо взрослому мужчине от женщины? И что могу дать ему я? Ничего. Я ведь ничего не умею. Я даже целоваться не умею. Он смеялся надо мной. Вот та же корова Элизабет — какие у нее формы! Ну, да, она жирная, но я-то вообще плоская — ни кожи, ни рожи. Регина какая утонченная вся, березка, а не женщина, я на ее фоне выгляжу прутом бесформенным. Да, Киру нужна опытная, умная, состоявшаяся женщина, такая, как Регина. Какая же она красивая! У нее такие белые волосы и такие ухоженные руки. А у меня нет денег на хороший лак, а дешевый быстро облупляется и от него желтеют ногти. Меня даже его друзья считают замухрышкой. Глупой, маленькой, ревнивой замухрышкой. Если я найду его, что сказать? Он решит, что я приперлась, потому что влюбилась в него, что бегаю за ним, что теперь меня можно унижать и издеваться. Он будет встречаться с другими, может быть, подцепит на трассе еще одну такую дурочку, только пораскрепощеннее, которая умеет целоваться, не то что я…

— Так, Варек из деревни Угорек, поднимай свою тушку, волоки ее к зеркалу и срочно рисуй лицо! Быстро! — спихнула мои ноги с дивана Куколка ранним утром.

— Он меня никогда не полюбит, — вздохнула я тяжко, едва разлепив глаза.

— Ну и дурак! Разве такую красоту можно не любить? А хочешь, я тебя причешу красиво?

— Хочу! — тут же оживилась я.

— Эх, так и быть, и накрашу тебя красиво. Иди одевайся, я пока поищу расческу. Сейчас я из тебя такое чудо сделаю!

Моя одежда обнаружилась за диваном все такая же мокрая, какой была несколько часов назад. Я не повесила ее сушить.

— Тем лучше, — ухмыльнулась Кукла. — Так ты мне даже больше нравишься, — кивком указала на платье. — Забавно.

— Да, но дома меня убьют с особой жестокостью за подобный наряд.

— Глупости! Ты в ней очень красивая.