* * *

В начале декабря полк Шевалдина перевели в Петербург на зимние квартиры. Столица в эту пору напоминала военный лагерь: повсюду стояли казармы гвардейских полков. Ранним утром город просыпался под барабанный бой. Пустынные улицы наполнялись шумом колес, криками продавцов мяса, рыбы, овощей, высокими и звонкими голосами охтинок-молочниц. На каждом углу центральных улиц находилась стоянка для извозчиков, так называемая биржа. Городской шум затихал к вечеру. Слышно было только, как перекликались часовые караульных постов: один кричал: «Слуша-ай!», другой откликался: «Смотри-и!»

В трактире пана Нежинского, как всегда после службы, у карточных столов собрались офицеры. Дмитрий Ломтев был завсегдатаем этого заведения, пользовавшегося сомнительной репутацией. Азартные игры и горячительные напитки, поначалу веселя гостей, к концу вечера часто приводили к скандалам и дракам.

— Отчего не играете, майор? Неужто после смерти дядюшки решили стать бережливым? — подмигнул Дмитрий Александру Криницкому.

Все понимающе заулыбались: майор и в самом деле недавно получил небольшое наследство. Тон Ломтева не понравился Криницкому, но он решил не обращать внимания на зависть приятеля и охотно уселся за стол. Играли в покер вчетвером: Якушев, Криницкий, Ломтев и Шевалдин. Якушев раздал карты и поставил на кон десять рублей. Офицеры присоединили свои ставки, и игра началась.

Криницкий умело блефовал и выигрывал раз за разом. Вскоре его бумажник значительно потяжелел. Перетасовав карты, Дмитрий стал быстро их сдавать. Было видно, что ротмистр нервничает, но, когда он взглянул на свои карты, выражение его лица изменилось.

— Делайте ставку, — напомнил Александр.

Ломтев не спеша открыл бумажник и положил на стол триста рублей. Криницкий свистнул.

— Не слишком ли?

— Можете пасовать, если боитесь!

Криницкий пожал плечами и тоже поставил триста. Якушев и Шевалдин отважно присоединили свои деньги к ставкам.

— Сбросим карты, господа? — спросил Криницкий.

— Пожалуйте, если хотите, — отозвался Дмитрий.

Александр сбросил три карты и увеличил ставку на пятьдесят рублей.

— Что так мало, майор? — улыбаясь, спросил Ломтев. — Неужто успели промотать дядюшкино наследство?

Вытащив пять сотенных купюр, Дмитрий нервно бросил их на зеленое сукно.

— Пас! — в один голос заявили Якушев и Шевалдин.

— Ты сошел с ума, Митя!

— Довольно! Пойдем выпьем! Дмитрию надо остыть.

— Нет, господа, — сдвинул брови Криницкий. — Я не собираюсь пасовать! Принимаю вашу ставку, ротмистр!

Он положил на кон пятисотенную ассигнацию. Ломтев зло взглянул на партнера:

— А я поднимаю ставку еще на пятьсот!

Шевалдин выразительно постучал пальцем по лбу.

— Вот как? Согласен! — невозмутимо ответил Криницкий.

Как обычно в таких случаях, их обступили зрители и, переговариваясь, делали между собой ставки на игроков. В это время в дверях трактира вдруг показался полковник Бакланов. Увидев разгоряченных игрой гусар, он подошел к ним и стал следить за игрой.

— Саша, пожалуйста, без излишеств! — тревожно предупредил Шевалдин.

— Все в порядке, — успокоил его Криницкий. — Господин Ломтев! Я сделал ставку, а вот ваших денег на кону что-то не вижу!

Дмитрий побледнел и положил на стол золотой портсигар.

— Так не пойдет, — мягко сказал Криницкий, глядя Ломтеву в глаза. — Попрошу наличные!

— Вы сомневаетесь в моей платежеспособности? — запальчиво отозвался Дмитрий, жаждущий продолжать игру.

— Не волнуйтесь, ротмистр, — вдруг раздался голос за его спиной. — Я готов ссудить вас деньгами!

Все оглянулись. Полковник Бакланов, улыбаясь, протягивал Дмитрию пачку крупных купюр. Ломтев невольно отстранился.

— Ну что же вы? — мягко настаивал Бакланов. — Или передумали играть? Тогда другое дело.

Ротмистр молча взял деньги и пересчитал ассигнации.

— Здесь десять тысяч!

— Так повысьте ставку.

Ломтев молча откинулся на спинку стула, сжимая в руке деньги. Потом медленно перевел взгляд на Криницкого, сохранявшего, в отличие от него, полное хладнокровие.

— Вы готовы поднять ставку до десяти тысяч?

— Извольте! — спокойно ответил Криницкий, доставая все деньги, доставшиеся ему в наследство.

— Вас не затруднит, ротмистр, дать мне расписку? — дружески спросил Бакланов.

Словно под гипнозом, Дмитрий поднялся, попросил у пана Нежинского чернильный прибор и набросал несколько строк под диктовку своего кредитора. Потом бросил купюры на кон и, не в силах скрыть своего торжества, открыл карты. Это было королевское каре. У зрителей, обступивших стол, невольно вырвался общий возглас изумления. Но Александр невозмутимо посмотрел на разложенную перед ним комбинацию.

— Удивительно, — сказал он, помолчав. — В первый раз вижу, чтобы два каре выпадало за одну игру.

И он не торопясь открыл свои карты. Четыре туза! Нескрываемый восторг охватил всех присутствующих. Криницкий явно был героем дня.

— Ты выиграл, Саша! — восхищенно сказал Якушев. — Забирай банк!

В лице Дмитрия, казалось, не было ни кровинки.

— М-да… — тихо сказал Шевалдин. — Обидно проигрывать, особенно чужие деньги.

— Кстати, Ломтев, — зевая, процедил Бакланов. — Вы даже не спросили, когда вам следует вернуть долг. Деньги мне будут нужны через неделю!

Дмитрий вскочил.

— Что? Уже через неделю?!

— Именно так. Вас это затрудняет?

Огромным усилием воли Дмитрий заставил себя сохранить внешнее спокойствие и сказал небрежно:

— Вовсе нет… как прикажете! Через неделю я непременно верну долг. Сегодня же напишу в Нагибино жене.

— Представляю, как будет обрадована Екатерина Николаевна! — заметил Шевалдин.

Приятели рассмеялись.

Поскольку начать новую игру никто не пожелал, все выпили по бокалу рому и вскоре разошлись. Ломтев понуро шагал один по пустынной улице, высматривая извозчика. Настроение было подавленное. Десять тысяч! Где взять деньги? Состояние жены, дочери покойного генерала Уварова, он уже почти промотал. Придется просить ее заложить родовой особняк. Занять у друзей? Но он знал, что таких денег ни у кого нет. Да он и так уже всем должен…

Вдруг он почувствовал, как кто-то тронул его за плечо. Резко обернувшись, он увидел Бакланова.

— Что вам угодно?

— Да не шарахайтесь вы от меня, как черт от ладана! У меня к вам дельное предложение.

Ломтев неприязненно взглянул в желтые глаза Бакланова. Но, соблюдая субординацию, остановился и приосанился.