— Куда же вы идете? — спросил удивленно Фульбер.

— К себе… С сегодняшнего вечера мы возобновим наши работы. Вы познакомите меня с Иктанэром. А я, со своей стороны, посвящу вас в план нового усовершенствованного «Торпедо», который будет в состоянии делать до 300 километров в час, и в проект электрического отражателя, который без вспышек, без ударов и без следов будет поражать смертью на двадцать миль расстояния через пропасти и сквозь горы… До вечера!

И, покидая поистине ошеломленных Фульбера и Оксуса, которых до сих пор ничто не могло удивить, Сэверак медленно вышел из лаборатории.

Он прошел по галлерее, достиг первой площадки главной лестницы, где были двери женских помещений, про которые он думал, что они заняты лишь Моизэтой с двумя или тремя служанками. На минуту он остановился пред этой дверью, победоносно улыбнулся и надменно кивнул головой и затем стал спускаться вниз. Через пятнадцать ступенек была вторая площадка, на которую выходило пять дверей. Слева три двери вели в мастерские, склады, кухни и помещения прислуги; а справа две двери открывали: одна — проход в галлерею, на которую выходили комнаты и столовая присоединившихся монахов, а другая — в корридор, соединявший библиотеку, залу электрических машин и помещение Сэверака.

Последнее состояло из трех комнат: курильной-библиотеки, спальной с туалетным кабинетом и лаборатории электротехнических изысканий.

Сэверак прошел в спальную.

Едва он вошел сюда, как выражение лица его сразу изменилось. Из невозмутимого и холодного, каким оно только что было, оно сразу превратилось в живое и подвижное, с блестящими глазами, с дрожащими от волнения губами, и капли пота выступили на его бледном лбу.

— Ах, Моизэта! — думал Сэверак. — Теперь ты — моя! Ради тебя, ради обладания тобой я отрекся от всей моей прошлой жизни, и ради тебя я дал поработить себя в будущем. Безумцы, кто думает, что я испугался призрака смерти!

Сэверак на минуту смолк, встал и начал ходить по комнате взад и вперед.

— Моизэта! Если бы знала она с каким пылом я люблю ее. О, она будет моей! А затем, затем я одним толчком переверну все проекты этого безумного монаха. Или — нет! Я спрошу ее, как она хочет? И если она захочет, чтобы я оставался невольником монаха и слугой Оксуса, то я останусь за одну ее улыбку, за одну ее благодарность. Да и то еще, пожалуй!.. Надо, чтобы она все узнала. Нельзя вечно от нее скрывать, под лживой завесой океанографических исследований, кровавый фундамент, на котором затевают построить свое могущество ее отец и монах. Ее прямая и невинная душа возмутится пред видом бесчисленных трупов. Она проклянет своего отца. Она уйдет от этих убийц.

Но тут одна новая мысль властно пронеслась в его голове:

— Я с ума сошел! Говорю так, будто Моизэта меня любит. Но она гордячка. С ней не будет полуслов. Она или полюбит, или возненавидит. Но со дня, когда я с ней переговорю, она не останется безразличной. Что же я буду делать, если она меня возненавидит?

Он задумался и затем, едва слышным голосом, почти шепотом, сказал:

— Но почему бы ей меня не полюбить? Кроме Фульбера и ее отца я тут единственный мужчина, которого она видит. Все прочие обитатели Затерянного острова — или монахи, или — невольники. Мне сорок лет, но на вид мне еще можно дать тридцать пять, благодаря моему происхождению из семьи нервных и худощавых людей, которые умирают не старея. Почему бы ей меня не полюбить?

И целых три часа этот гениальный изобретатель, которого логика привела к анархизму, судьба спасла от эшафота, а любовь снова привязала к жизни, — этот человек высшего порядка допытывался от себя, каково будет его положение в грандиозной борьбе, загорающейся между этими двумя индивидуумами, и всем остальным миром, если восемнадцатилетняя девушка, которую он видел всего четыре раза, не решится его полюбить! Достигнув, наконец, того поворотного пункта существования, когда сердце начинает преобладать над умом, Шарль Сэверак находился на распутье двух дорог: одна — любовь, ведущая ко всем добродетелям, облагораживающая человека, и другая — ненависть, чреватая всеми преступлениями. И Моизэте вскоре суждено было по своему усмотрению решить судьбу Сэверака.

Треск сигнального звонка вывел внезапно Сэверака из его мира дум. Поднявшись, он протянул руку и нажал одну из кнопок у изголовья кровати. Это был его ответ и он означал, что можно войти. И тотчас же шаги послышались в курительной комнате, дверь спальной отворилась и на пороге ее показался Сципион.

— Меня послал господин, — проговорил негр. — Господина Сэверака просят пожаловать в столовую, где его прибор будет находиться всегда.

— Хорошо!

Негр поклонился и вышел.

— Наконец, я теперь хоть буду видеть ее по меньшей мере два раза в день, — воскликнул инженер. — В полдень и в восемь часов вечера! Правда, что Фульбер и Оксус будут там же. Но я сумею сказать глазами и сумею читать в глазах Моизэты!

Он сбросил прикрывавшую его белую блузу и заменил ее серой фуфайкой, оставлявшей ему открытой шею, и туго подпоясался ремнем из серой кожи.

— Впрочем, — проговорил он с решимостью, — я переговорю с ней сегодня же. Я подстерегу ближайший случай и не пропущу его, не воспользовавшись. Необходимо признаться ей в этой любви, которая меня в одно время и мучит, и обнадеживает. Надо узнать, какого рода чувства питает она ко мне. А если она отвергнет меня…. О, нет! Пожалуй она прикинется удивленной, пораженной. Попросит у меня времени подумать! Сегодня 13 марта. Я ей дам две недели. Я хочу иметь ее ответ к 28 марта, т. е. за три дня до того, как всесветный конгресс в Марселе ответит на ультиматум Фульбера. И если она меня оттолкнет, то горе этому монаху, горе Оксусу, горе этому человеку-рыбе, горе всем обитателям Затерянного острова… А Моизэта будет моей, хотя бы для этого мне пришлось перевернуть весь мир.

Столовая находилась в верхнем этаже, в том коридоре, в котором находились частные помещения Оксуса и Фульбера. Когда Сэверак вошел, монах, ученый и Моизэта уже стояли вокруг стола.

— Сэверак, — проговорил Оксус, — и это в первый раз, что он звал своего сотрудника, не прибавляя обычного «господин», — Сэверак, отныне вот ваше место.

Инженер поклонился, приветствовал Моизэту и извинился, что явился несколько с опозданием. Потом все уселись.

Стол был квадратный. Каждый занимал целую сторону стола. Оксус — напротив Фульбера, и Моизэта — напротив Сэверака.

За столом говорили немного: Оксус и Фульбер были всецело поглощены мечтами о мировом господстве, а Моизэта не могла отрешиться от мысли о таинственном молодом существе, которое она увидела утром. Что касается Сэверака, то под внешней невозмутимостью он старался скрыть бурные чувства, которые внушал ему вид молодой девушки. Немножко бледная и усталая, Моизэта казалась еще красивее обыкновенного. Когда она поднимала глаза и взгляд ее встречался с Сэвераком, то от вида этих почти неотрывно прикованных к ней глаз, ею стало мало по малу овладевать жуткое чувство.