Одна пекарня мало отличалась от другой: один и тот же черный хлеб, одни и те же цены и, как она подозревала, один и тот же скучный рецепт, используемый по всему городу, если не по всей стране. Похоже, всех это устраивало, хотя Мина не могла понять, почему. По ее мнению, хлеб был плохой. Наверное, пражские дворяне отличались долготерпением.

— Мы можем сделать лучше, — втолковывала она Энгелберту после очередной вылазки. — Мы предложим нашим клиентам кое-что новенькое, необычное — то, чего они никогда раньше не видели и не пробовали. Вот увидишь, скоро мы станем самыми успешными пекарями в городе и даже во всей стране. Все в Праге будут говорить об Этцеле Стиффлбиме.

— Ты в самом деле так думаешь? — спросил он, восхищенный ее уверенностью и энтузиазмом.

— Не удивлюсь, если уже через месяц мы станем поставщиками королевского двора.

— Что, для самого императора Рудольфа? — задохнулся Энгелберт. — Это было бы здорово!

Мина действительно задумывалась о королевской грамоте. Это была бы гарантия успеха. Имей они такую грамоту, все здравомыслящие потребители тут же помчатся к дверям пекарни, на вывеске которой будет значиться просто «Etzel’s».

Пекарня открылась ясным бодрым утром через три недели после того, как они прибыли в город. Обоих переполняли самые радужные ожидания. Однако прошла первая неделя, не вызвавшая в городе никакого интереса, за ней вторая, примерно такая же. Заходили любопытные. Самых смелых удавалось уговорить попробовать легкий, мягкий и вкусный хлеб Энгелберта. Эти храбрецы неизменно высказывали свои восторги… и всё.

— Они вернутся, — говорила Вильгельмина Этцелю. — Мы ловим рыбу. Просто нужно закинуть сеть пошире, вот и все.

Этцель растерянно чесал в затылке. Мина не сомневалась: как только станет известно о новом пекаре, пекущем хлеб по новым рецептам, от заказов отбоя не будет.

Но время шло, а хлеба Этцеля оставались нераспроданными. Поскольку третья неделя грозила пойти по пути двух предыдущих, Вильгельмина вынесла несколько хлебов на Староместскую площадь, и там начала бесплатно раздавать прохожим ломти свежеиспеченного продукта. Некоторых удавалось уговорить зайти в лавку и купить такой же хлеб для себя. Это был первый день, который принес хоть и небольшую, но прибыль.

К сожалению, первый день так и остался последним. В кассе за прилавком осталось всего несколько монет.

Вильгельмина задумалась и пришла к выводу, что проблема имеет двоякий характер. Во-первых, они пришлые. И с этим ничего не поделаешь. Пражская публика с недоверием относилась к чужеземцам. Во-вторых, расположение лавки — не самое удачное: улица не внушала доверия; солидные богобоязненные горожане здесь появлялись редко. Возможно, были и другие причины, которых Мина пока не видела, но с какой бы стороны не посмотреть — ситуация катастрофическая, первым делом из-за неудачного места.

Шли дни. Яркая осень потихоньку уступала место тусклой, холодной зиме, и уверенность Вильгельмины угасала. Каждый новый серенький день она встречала со страхом и провожала с облегчением — по крайней мере, день ушел и больше не повторится. Энгелберт старался оставаться жизнерадостным, но и его природный оптимизм таял с каждой новой неудачей. Вильгельмина с замиранием сердца наблюдала, как добрая отзывчивая душа постепенно погружается в мрачное отчаяние, как испеченный с такой любовью хлеб остается непроданным и несъеденным.

Светлые надежды, которые попутным ветром гнали их вперед, привели к столкновению с коварным скалистым берегом горькой реальности. Окончательный крах становился лишь вопросом времени, и тогда их уютная маленькая лавочка, подобно разбитому штормом кораблю, утонет без следа.

ГЛАВА 10, в которой первые впечатления сменяются вторыми

Кит отчаянно зевал после беспокойной ночи на жестком матрасе из конского волоса. Из-за стенки доносились приглушенные голоса. Козимо и сэр Генри вели долгий разговор, который начался со слов: «Ты нас извинишь, Кит? Нам с сэром Генри нужно кое-что обсудить наедине. Не уходи. Это займет не больше минуты. Мы тебя позовем». Случилось это довольно давно, и Киту уже надоело сидеть в вестибюле и считать сучки на половицах. Он решил размять ноги.

Рассчитывая вернуться к тому времени, как его хватятся, он на цыпочках прошел по коридору и там отыскал заднюю лестницу. Высунул нос на улицу. День был пасмурным, вот-вот должен был пойти дождь, так что он позаимствовал один из тяжелых шерстяных плащей сэра Генри, висевший на крючке возле двери, собираясь всего лишь глотнуть свежего воздуха и поглазеть на Старый Лондон. Выйдя за воротца на заднем дворе, он пошел мимо конюшен и оказался на Масгрейв-роуд. Здесь его поразило странное чувство: место было совершенно незнакомым и в то же время вполне узнаваемым. Так бывает, когда вы реально встречаете человека, которого изучили вдоль и поперек, но только по записям в дневнике, а в жизни никогда не видели. Или, например, когда ты в раннем детстве встречаешь человека, которого хорошо знал только став взрослым… Нет, что-то здесь не так, подумал Кит, получается какое-то второе первое впечатление. Вокруг лежала вполне узнаваемая и в то же время совершенно незнакомая местность.

Он двинулся дальше по дороге, мимо домишек, не только неотреставрированных, но, в общем-то, и не нуждавшихся в реставрации. Люди здесь жили простые, и дома у них тоже были простые, совершенно не походившие на сокровища архитектуры. Никаких подвесных корзин с цветами, никаких тебе BMW, припаркованных у обочины; да и бордюров нет. Вместо всего этого домишки смотрели на улицу грязными маленькими оконцами, штукатурка на стенах облезла, солома на крышах заплесневела, трубы почернели от копоти. Ряды таких домов придавали сцене любопытный монохромный вид, как будто он попал в черно-белый мир. Некоторые улицы грубо вымощены булыжником, но чаще попадались разбитые грунтовые дороги; и все вокруг, насколько мог видеть Кит, завалено конским и коровьим навозом. Тут и там паслись коровы, свиньи бродили меж домов, люди гнали овец, гусей и кур по городским переулкам на один из городских скотных рынков или с него. Деревьев мало; зелень попадалась разве что на небольших участках, огороженных от скота.

Кое-что стало ясно лишь на ходу: совершенно другой звуковой ландшафт. Кит даже подумал вначале, что у него что-то приключилось со слухом. Нет, он не оглох, издали доносилось конское ржание, скрип железных ворот, голоса уличных торговцев, но город казался подавленным, словно от мира его отделяла защитная пленка.

Прогулка очень скоро утомила Кита. Он невольно подмечал бесчисленные различия здешнего и привычного миров; непривыкшее к умственному