Он сел в потертое кресло, машинально пристегнул страховочные ремни. Андроид сноровисто прикрепил к его имплантам пару датчиков, что-то переключил на блоках аппаратуры, обернулся:

– Можем начинать.

Бестужев закрыл глаза.

На фоне крепко смеженных век некоторое время плавали темные пятна. Он сосредоточился на образе Дениса Рогозина, представил пятнадцатилетнего подростка таким, как его запомнил отец.

Ничего не произошло. Никаких новых ощущений. Егор чувствовал легкий ветерок, овевающий лицо, вдыхал запахи, слышал звуки.

Нет. Ничего у нас не выйдет. Он представил, как сейчас откроет глаза, увидит ослепительный свет застывшего в зените солнца и…

…Свет резанул по глазам.

Кокон открылся с хлюпающим звуком, и Дениса Рогозина вывалило на пол, к куче мерзкой трепещущей плоти.

Вонь жуткая, но привыкаешь быстро. На борту хондийских крейсеров воняет всегда и везде. Нет отсека, где можно просто дышать, чтоб не подкатывало к горлу.

Однако валяться на полу не дают. По телу щекочуще сочится слизь. Ознобом колотит, как после наркоза.

Над Денисом склонился хонди. Весь в хитине, словно в броне. Цвет ороговевших покровов болотно-зеленый с крапинками. По их количеству и расположению Денис узнал Фаша. Так хонди называют старшую разумную особь палубы.

– Хомо. – Его скрипучий голос резанул слух, миндалевидные фасетчатые глаза приблизились, а скрежет жвал вдруг стал осязаемым. Фаш коснулся Дениса тонкими усиками: – Хомо, вставай! Фаттах ждет! Торопись!

Денис осмотрелся.

Антон Яров сидит на полу и с откровенной ненавистью смотрит вокруг, брезгливо стряхивая прилипшие к телу ошметки слизи. На его шее и груди четко выделяются покрасневшие воспаленные пятна – места, куда присасываются системы жизнеобеспечения кокона. Он беззвучно шевелит губами, хотя мог бы выругаться в голос, да хоть заорать – хонди нашего языка не понимают.

Денис с усилием встал, цепляясь руками за бугристые выступы на стене. Первый шаг дался с трудом. Мышцы покалывало. Холод внутри лютый. Кожа зудит, но о том, чтобы вымыться, можно только мечтать. Для людей и так созданы особые условия. Относительно чистый отсек прямо по коридору. Что-то похожее на сухие шершавые полотенца. Удобная одежда, выращенная по мерке.

Людей берегут. Пробуждают только в крайних случаях. Лечат в коконах после полученных в боях ранений, но из пятнадцати человек нас осталось лишь двое.

Он протянул руку, помог встать Антону, ободряюще ткнул его кулаком в плечо. Все нормально.

Да ничего не нормально. Глаза у Антона бешеные. Денис перехватил его руку, удержал, взглядом попросил – не надо.

Яров ответил кивком, сглотнул и, пошатываясь, побрел в отсек – экипироваться.

* * *

Сегодня пробуждение полно сюрпризов. На взлетной палубе царит суета. Крейсер готовится к бою, повсюду движение, даже стены ангаров перекатываются мышцами. Острые запахи заставляют хондийских рабочих (они же – техники) носиться как угорелых. От фаттахов отключают стационарное питание, длинные жилы сматывают в бухты, пакуют их в коконы.

Машины нервничают. Бионические конструкции, конечно, не обладают разумом, их уровень развития примерно как у домашних животных. Те, что постарше и уже побывали в боях, заметно подрагивают; молодые, недавно выращенные, полны неведения и оттого спокойны.

Еще издали Денис заметил изменение формы фаттахов. Вообще-то в условиях космоса аэродинамика не играет никакой роли, и потому хондийские истребители все как один похожи на огромные черные выкорчеванные пни – иного сравнения не подберешь. Но в прошлый раз эшранги загнали эскадрилью в ловушку, прижали к планете, заставили войти в атмосферу. Вот там и началось. Антигравитационные двигатели, гасители инерции – это, конечно, классно, но маневрирование на антиграве получается плавное, тягучее, вальяжное – а это верная смерть. «Мы-то вырвались, – вспоминал Денис, – а вот ведомые хондийские пилоты сгорели вместе с машинами».

По возвращении он выложил Фашу все, что накопилось во время боя, а хонди, гляди-ка, прислушались. Или ведущий истребитель сам инициативу проявил? Мы ведь с ним – единая нервная система. Мысли мои воспринял, что ли?

Он медленно подошел к своему фаттаху. Ну не узнать машину! Уже не «пень выкорчеванный», вытянулся весь, на медузу стал похож.

Фаш замер неподалеку. Наблюдает за реакцией.

Денис обернулся, кивнул ему – отлично.

Чавкнула шлюзовая мембрана.

Открылось теплое, влажное нутро. Оттуда дохнуло пьянящим запахом метаболитов.

* * *

Внутри фаттаха не предусмотрено освещения.

Денис сел в мягкое кресло.

Десятки влажных пульсирующих трубок тут же потянулись к нему от стен тесного отсека, плоть хондийского истребителя наползла на нижнюю часть лица подобием дыхательной маски, длинные белесые нервные волокна впились в висок, вошли в соединение с имплантом – единственным осязаемым наследством, доставшимся Денису Рогозину от исчезнувшей техносферы человеческой цивилизации.

В сумраке кабины возникло мягкое сияние, источаемое герметичной капсулой. Внутри нее была заключена колония алгитов – мыслящих кристаллов, с которыми Дениса связывали пять лет крепкой боевой дружбы.

Он вошел в прямое соединение с нервной системой фаттаха. Сознание на миг помутилось и тут же обрело новые грани восприятия.

Алгиты потянулись к нему сериями приветственных мысленных образов. Они устали от долгого ожидания. Им снова хотелось в космос, туда, где интересно, где их молниеносные расчеты помогают воплотить замысел человека в сложных траекториях. Единение мыслящих кристаллов, черного как смоль истребителя и человеческого рассудка превращало бионическую машину в грозное орудие войны.

Алгиты – бесстрастные мыслители и знатоки навигации – брали на себя функцию бортового компьютера. Нейросеть фаттаха обучалась от боя к бою, она – рефлексы, а сам истребитель, обладающий способностью к регенерации, живуч, надежен и предан.

Рассудок Дениса доминировал в системе управления. Он – воля фаттаха, его разум. Ни один хондийский пилот не способен сравниться с человеком в искусстве боя и пилотирования. Они всегда – ведомые. А мы всегда на острие любой атаки.

Нейросеть крейсера вошла в контакт с его машиной.

Потоком хлынули данные. Появились мнемонические образы, формируя понимание происходящего.

Рубеж.

Перед мысленным взором Дениса появилась тонкая пульсирующая линия, наложенная на звездную карту сектора.

Восемнадцать независимых систем. Они – ключ ко многим мирам.

Крейсер сейчас находился в гиперкосмосе и направлялся в систему Нерг – третий узелок на четках Рубежа.

Появилось изображение станции Н-болг.