Ее салон стал популярен благодаря знакомствам мадам Лемер с художниками — Жаном Беро, Пюви де Шаванном, Леоном Бонна, Жоржем Клареном, к которым со временем присоединились и другие люди искусства. «Постепенно, — сообщает Пруст в своей статье, — стало известно, что в мастерской бывают небольшие собрания без малейших приготовлений и без каких-либо претензий на “вечер”, на которых каждый из приглашенных “занимался своим делом” и демонстрировал свой талант, в результате чего маленький праздник в тесном кругу включал такие развлечения, которые не могли предложить самые блестящие парадные обеды». В салоне стали устраивать небольшие представления актеры (Режан, Коклен, Барте), играть свои произведения композиторы (Массне, Сен-Санс). А вскоре в гостиной стало тесно и от аристократии: у мадам Лемер стали бывать графиня де Шевинье и даже великая княгиня Мария Павловна. К ним, доведя салон до совершенства, присоединились и писатели: Франс, Лемэтр, Флер, Кайаве.

Для объединения в единую композицию всех блестящих гостей необходим был исключительный талант мадам Лемер. Но, несмотря на все ее усилия, без скандалов все-таки не обходилось. Так, граф де Ларошфуко, которого как-то усадили за стол слишком далеко от хозяйки, в возмущении закричал: «А на моем месте подают все блюда?» Тот же Ларошфуко во всеуслышание с презрением отозвался о происхождении герцогов де Люин: «У них не было никакого положения в десятом веке!» Особенно трудно было удержать вместе аристократов и артистов: первые опасались насмешек, вторые не любили высокомерия представителей «голубых кровей». Потому мадам Лемер предпочитала приглашать к себе новые таланты, которые еще можно было использовать в качеств «зубочисток» — так фамильярно называли участников небольших развлекательных представлений после ужина.

Если молодежь еще была готова смирить свою гордость ради внимания влиятельных посетителей гостиной мадам Лемер, то тех, кто уже завоевал солидную репутацию в мире искусства, держать в рамках было гораздо сложнее. Многие известные авторы оставили о салоне мадам Лемер не самые лестные воспоминания. Александр Дюма-сын утверждал, что злоба мадам Лемер принимала форму настоящей болезни. Леон Доде отзывался с иронией: «О боже, до чего было скучно на вечерах этой милейшей женщины […]. Что же до цветов дорогой мадам Лемер, они напоминали крышки от коробок с конфетами и были гораздо хуже, чем у кондитера Буасье».

Салон мадам Лемер будет использован Прустом для создания гостиной Вердюренов в романе «В поисках утраченного времени». Подобно реальным посетителям мадам Лемер, приближенные будут называть госпожу Вердюрен «Покровительницей». Так же как Мадлен Лемер, Вердюрены, чтобы скрыть свое разочарование, будут называть «скучными» тех представителей высшего света, которых им не удалось заполучить на свои вечера. И реальная, и выдуманная дамы имели властный характер и были способны разрушить светскую карьеру любого, кто им неугоден.

В апреле 1893 года в салоне мадам Лемер Пруст познакомился с одним из самых интересных представителей парижского света — Робером де Монтескью (1855–1921). Если бы Пруст хотел найти человека, в котором все достоинства и недостатки парижской светской жизни были выражены в максимальной степени, то ему трудно было бы отыскать кандидатуру более подходящую, чем граф де Монтескью, в котором сочетались качества, делавшие его одновременно и невыносимым, и обворожительным. Граф — один из знатнейших жителей Парижа: среди его предков несколько маршалов, министров и даже герой «Трех мушкетеров» д’Артаньян. Кроме того, Монтескью называл своими родственниками десять герцогских фамилий, а также князей Караман-Шиме, Фосиньи-Лусенж, Бибеско и Бранкован. Практически все знатные семейства Европы, которые чего-нибудь стоили с точки зрения происхождения, были в родстве с Монтескью. Вдобавок к своим исключительным родственным связям он поэт, друг Малларме и Верлена. В 1892 году он опубликовал свой первый сборник стихов — «Летучие мыши», — о котором с похвалой отозвался сам парнасец Жозе Мария де Эредиа.

Монтескью — эстет и денди, он один представлял собой целый социальный тип до такой степени, что многие его современники были уверены, что с него списан Дез Эссент, главный персонаж романа Гюисманса «Изнанка». Однако сам граф, с удовольствием отвечая на вопросы по поводу своего сходства с героем, замечал, что не был знаком с писателем и что единственным сходным с его жизнью моментом в романе является черепаха, которой владел герой романа. Монтескью утверждал, что знаменитое животное, чей панцирь Дез Эссент украсил золотом и драгоценными камнями, существовало в реальности и что, так же как и воображаемое, оно погибло в результате проведенных над ним немилосердных эстетических экспериментов.

Поджарая фигура Монтескью, напоминавшая «борзую в пальто», как он сам говорил, не оставалась незамеченной ни на одном светском рауте. Причины этого внимания публики были различны. С одной стороны, этот красивый мужчина, предпочитавший костюмы серого цвета и галстуки пастельных тонов, являлся интересным собеседником. Эдмон де Гонкур в своем «Дневнике» так описывал беседы с графом: «Если есть в нем что-то безумное, то ему удается это компенсировать изысканностью. Что касается бесед с ним, то за исключением небольшой манерности в выражениях, они полны тонких наблюдений, находок, красивых выражений […]».

Другие, менее интеллектуальные посетители салонов мало обращали внимание на содержание речей Робера де Монтескью, но гораздо лучше запомнили необыкновенно высокий тон его голоса, который делал беседу с графом почти невыносимой. Многие, услышав голос аристократа, мечтали только о том, чтобы он скорее умолк. Только вот дождаться этого было непросто — однажды начав говорить, самовлюбленный граф мог, не останавливаясь, поучать окружающих в течение долгих часов. Светские читатели не любили и заумной поэзии графа: они даже сочинили анекдот, в котором граф на вопрос о том, чем он занимается в настоящий момент, отвечает, что работает над переводом своих стихов на французский язык.

Марселя привлек этот необычный герой светской хроники, который к тому же был способен помочь ему познакомиться с еще несколькими аристократическими домами. Для того чтобы покорить графа, Пруст засыпал его письмами с чрезвычайно преувеличенными комплиментами. В одном из посланий, например, он пишет: «В наше время, лишенное мысли и воли, а значит, по сути, и души, Вы единственный выделяетесь удвоенной мощью Вашей мысли и Вашей энергии». Пруст доходит до того, что называет Монтескью «Ваша Милость и Ваше Величество». Несмотря на преувеличения почти комические, тактика Пруста оказалась очень эффективной. Пруст прекрасно все рассчитал, сделав ставку на самовлюбленность Монтескью, известную всему парижскому свету. Так, ни для кого не было секретом, что граф уже две сотни раз позировал перед фотографом, настолько он восхищался своей собственной внешностью. Потому просьба Пруста прислать ему фотографию не только не шокировала графа, но и воспринималась им как комплимент. Он с удовольствием послал Прусту свое изображение с подписью, в которой назвал себя «властителем всего преходящего».

Для того чтобы угодить Монтескью, Пруст согласился на роль ученика при «преподавателе прекрасного», который делился с начинающим писателем своими познаниями о Гюставе Моро, Уистлере, Эль Греко и Ватто. В знак особого расположения Марсель получил сначала роскошное издание «Летучих мышей», которое ему пришлось не только прочесть, но и прокомментировать в ответном письме. Он с легкостью справился с трудной задачей, поскольку умение делать комплименты ему никогда не изменяло. В благодарность капризный граф впустил Пруста в святая святых: за шесть месяцев до публикации ему послали второй сборник стихотворений Монтескью под названием «Вождь пленительных ароматов». Отвечая поэту, Пруст снова не жалел льстивых слов, говоря, что отдельные фразы вызывают в его памяти то музыку Вагнера, то живопись да Винчи.