Назад он вернулся примерно через полчаса. Как добрый джинн и волшебник. С подносом горячего кофе, сливками и горячими сладкими булочками. Для этого он в такую рань разбудил своих поваров и стойко выдержал их просьбы о немедленном увольнении.

Марти сидела на его кровати, откинувшись на подушки, курила его сигареты и стряхивала пепел в пепельницу. Бенджамин с подносом остановился в дверях, пытаясь почувствовать утреннее настроение своей любимой женщины и пребывая в полной уверенности, что она счастлива так же, как и он.

— Черт возьми, Бенджи, — сказала его любимая женщина, — может, хоть ты мне объяснишь, что я тут делаю, а то я сама себе вот уже минут пятнадцать это объяснить не могу.

Бенджамин подавил тяжелый вздох и опять почувствовал, где находится его сердце.

Марти ничего не помнила об этой ночи.

Это была их первая ночь любви, к которой они, ошибаясь, спотыкаясь, обижая и любя друг друга, шли все эти годы. А Марти совсем не помнила эту ночь.

— Бенджи, что ты там застыл как официант с подносом возле дверей, что там у тебя, предлагай, — сказала тем временем Марти. — И вообще, где я нахожусь? Чей это номер? Только не говори, что твой, я застрелюсь.

— Почему, Марти?

— Что — почему, Марти?

— Почему ты застрелишься?

— Потому, что в это самое время и в этот самый час я должна быть где угодно, но только не в твоем номере, — сказала Марти.

Бенджамин поставил поднос на стол и стал наливать кофе в чашки. Марти смотрела на него с подозрением.

— Ты будешь кофе, Марти? — спросил Бенджамин.

— А ты где был этой ночью?

— Я был в соседнем номере.

— Бенджи. Не расстраивай меня. Поклянись.

— Истинная правда, Марти.

— А что ты делал в соседнем номере?

— Спал сном младенца.

— А я что делала в твоем номере?

— Тоже спала сном младенца.

Марти немного подумала.

— И ты вот так просто оставил меня, — с сомнением сказала она, — и не стал на коленях полночи признаваться в любви?

Бенджамин мог бы с удовольствием сказать ей, что это она ему полночи на коленях в любви признавалась, но, как благородный человек, не стал этого делать.

— Нет, Марти, — сказал он, — я же видел, что ты немного не в себе.

— Мне так плохо сейчас, мне кажется, я вчера полностью была не в себе. Я хоть что-то вчера соображала, когда пришла сюда?

— Конечно, соображала, ты даже со мной поздоровалась.

— Не раздражай меня, Бенджи. Разве это показатель?

Бенджамин пожал плечами.

— По-моему, большой показатель.

— А наши с тобой мнения когда-то совпадали?

— На пятьдесят процентов они у нас по жизни совпадают.

— На пятьдесят процентов они у всех людей совпадают, — сказала Марти, — так что это тоже не показатель.

— Ты будешь кофе, Марти?

— Лучше отвернись и дай мне одеться.

И Бенджамин, красавец-мужчина, мечта многих женщин, режиссер, усмирявший большие команды людей, взял в руки чашку с кофе, вздохнул и отвернулся к двери.

Он любил эту женщину. Он ее любил безусловной любовью. Пусть она просит его отвернуться и одевается там за его спиной. Пусть она даже выльет ему на рубашку горячий кофе.

Он ее любил. И эта любовь не унижала. Она окрыляла его и давала ему силы, вдохновение и желание жить дальше.

Марти оделась. Взяла в руки босоножки и стала протискиваться мимо Бенджамина к двери.

Он с улыбкой наблюдал за ней. Раз она хочет дотронуться до него хотя бы таким способом, пусть делает это.

— Марти, я твой кофе допиваю.

— А от тебя никогда никакой пользы нет, Бенджи. Ты даже не можешь подвинуться и дать мне пройти.

Бенджамин продолжал стоять на месте и улыбаться. Марти остановилась перед ним и стала сердито смотреть на него.

— Доброе утро, Марти, — сказал ей Бенджамин.

Марти надоело изображать обиженную.

— Доброе утро, Бенджи.

А потом они по-дружески и неловко-официально клюнули друг друга в щеки. И Марти отпила кофе из чашки, которую Бенджамин держал в руках.

Марти поморщилась от головной боли, и Бенджамин невольно поморщился от того, что ей было так плохо. И Марти выскользнула из номера Бенджамина.

В конце гостиничного коридора сидела Мадлен Кроу и курила сигару. Увидев Марти, Мадлен оторопела.

А она-то была уверена, что, выследив ту женщину, которая сейчас находится в номере Бенджамина, она испортит Марти Кейл настроение окончательно и навсегда.

Не тут-то было. Бенджамин все-таки отхватил себе на эту ночь свою любовь.

— Так вот кому наш режиссер потащил поднос с завтраком, — мрачным голосом изрекла Мадлен, пытаясь скрыть разочарование.

— Там еще остались булочки, поспеши, может, успеешь, — весело сказала ей Марти и босиком пошла на улицу.

В этот день, кстати, должны были снимать, как героиня Марти Кейл проснулась на рассвете на одеяле героя Билла Колмана и не поняла, что она тут делает, и ничего не помнила об этой ночи.

Но все проспали этот самый рассвет, начиная с Бенджамина и Марти. Поэтому эту сцену отложили на следующий день.

А в этот день снимали просто разные отрывки ничего не значащих разговоров между Марти Кейл и Питером Голдом, Марти Кейл и Биллом Колманом, Марти Кейл и гримершей и костюмершей в исполнении сестер Стоун.

А вечером Марти позвонила безутешная Холли Дармер.

Холли два дня думала, как вернуть Ричарда, и не надумала ничего лучше, чем позвонить Марти и выплакаться ей в жилетку. В результате чего между ней и Марти произошел такой насыщенный диалог:

— Алло, Марти!

Длинные продолжительные рыдания.

— Холли, что случилось?

Холли, судорожно рыдая:

— Марти, мне как будто руку отрубили!

Марти, испуганно:

— Кто?

Холли, сквозь слезы:

— Я сама!

Марти, обеспокоенно:

— Ты медицинскую помощь вызвала?

— Марти. Мне. Как будто. Руку отрубили.

— Зачем?

— Марти, ты совсем глупая?

— Вроде нет.

— Мне как будто руку отрубили. Без Ричарда.

Чуть позже вот какой диалог произошел между Марти Кейл и Бенджамином Мортоном:

— Бенджи, Холли как будто руку отрубили.