Но зачем им все это? Впрочем, Вильям рассказывал, что Агнес «все вверх дном перевернула» на кухне, словно искала что-то. Очевидно, я приехала слишком рано, и она еще не успела найти эту вещь. Потом я отказалась от ее помощи по хозяйству и все время держала двери запертыми. Опять не сходится. Если бы она хотела обыскать дом, то логичней было бы подождать, пока я уеду на полдня в город, как сегодня, а не рисковать так, ведь я могла проснуться и застать ее за этим занятием. Конечно, можно было дать мне снотворное... Но когда и где? Странный звук на кухне, который я услышала на лестнице? Или, скорее, пирог к ужину? Положить что-нибудь подходящее в начинку... Стоп-стоп-стоп. Хватит. Что это я выдумываю о милой деревенской женщине, которая так прекрасно относится ко мне с первого момента нашей встречи и помогает во всем? Нет, Джили, брось выдумывать всякую ерунду. Торнихолд – замечательное место, рай, а не пристанище ведьм и колдунов, это твой дом, и ты его любишь.

– Вильям, – вдруг спросила я, – в котором часу ты пришел сюда?

– Около двух. Вы ушли незадолго до этого, потому что я встретил миссис Трапп, и она сказала, что ввдела, как вы ехали по дороге в город.

– Она была здесь?

Очевидно, что-то в моем голосе удивило Вильяма. Он внимательно посмотрел на меня.

– Да.

– А зачем она приходила?

– Не знаю. Она сказала только, странно, что вы выстирали простыни, на которых спали всего две ночи. И что они уже сухие, и их вместе с яйцами надо занести в дом. Тогда я сказал ей, что это невозможно, потому что вы заперли все двери и взяли с собой ключи, и что я собираюсь дожидаться вас в саду.

Я молчала.

– Видите ли, я впустил Ходжа, налил ему молока, а потом вышел за яйцами и увидел вдалеке миссис Трапп. Тогда я снова запер дверь и положил ключ в карман.

– Она решит, что я ей не доверяю, – неуверенно произнесла я.

– Мисс Джэйлис тоже не доверяла ей. Она мне сама говорила.

– Вильям! – Мое викторианское воспитание не могло допустить, чтобы ребенок говорил так о взрослых. Но Вильям вел себя во многом совсем как взрослый, и даже лучше многих взрослых, которых я знала. Кроме того, не время было читать морали. – Ты сказал ей, что Ходж вернулся? Она его видела?

– Нет, он пошел наверх, как только допил молоко. А я ей не говорил, потому что она его ненавидит. И он ее тоже. Когда мисс Джэйлис умерла, она хотела утопить его.

– Вильям, перестань!

– Но я сам слышал, как она это говорила!

– Кому?

– Джессами. Он – парень ничего, но немножко глуповат и очень ее боится, поэтому делает все, что она говорит.

– Понятно. – Теперь все начинало проясняться. Страхи Вильяма стали казаться мне вполне обоснованными. – Так вот почему ты так беспокоился, когда Ходж исчез?

Мальчик кивнул.

– И миски с нетронутой пищей?

Второй кивок.

– Просто не хотел вас расстраивать.

– Ты знаешь, я думаю, еда была в порядке. Ты же не нашел потом вокруг миски мертвых птичек и грызунов?

Он улыбнулся:

– Нет.

Однако мне было не до смеха.

– А теперь послушай меня серьезно, Вильям. Может быть, это все и правда, но с соседями нужно жить в хороших отношениях, понимаешь? Миссис Трапп была очень добра ко мне, и я хочу, чтобы ты с ней не ссорился, несмотря на то что она тебе не нравится. Или, вернее, не нравится Ходжу. Хорошо?

– Хорошо, – сказал Вильям Понятливейший. – Она и к нам с папой очень хорошо относится. Печет пироги и всякое такое. Она здорово готовит, но когда приходит к нам, очень много разговаривает, а папа этого не выносит. Я вам говорил, даже я стараюсь поменьше бывать дома. Вы правы, это из-за Ходжа.

– Она скорее всего пошутила. Нельзя же просто так утопить взрослого кота, даже если бы ей и удалось поймать его. В конце концов, сейчас с ним все в порядке.

– С нами тоже, – сказал Вильям вполголоса, обращаясь к Ходжу, который теперь тщательно умывался. – Вы не против, если я теперь займусь прополкой?

Он остановился в дверях и повернулся ко мне.

– Кстати, ваш насос лежит на полке в сарае. Прилетел, не иначе.

Стояли ясные и теплые осенние дни. Иногда внезапный порыв ветра срывал листок-другой, и они, плавно кружась, ложились на зеленую траву. Листья каштанов стали густого ярко-желтого цвета, вишни окрасились в алый и шафрановый цвета. Зимородков еще не было. Клумбы пестрели астрами и хризантемами, их аромат разносился далеко в неподвижном воздухе. Как-то утром я обнаружила прямо за входной дверью осенний крокус.

Никогда в жизни я еще не работала физически так много и никогда еще не была так счастлива. Пришел багаж, и, прежде чем разместить его, я принялась за запланированную уборку всего дома. Целые дни напролет я терла, скребла, мыла и чистила все подряд – гостиную, прихожую, кабинет, столовую, лестницы и т.д. Однажды пришел Джессами Трапп со своей матерью и предложил почистить водосточные желоба. Агнес приходила раз или два сама, настойчиво предлагая свою помощь. Я решила, что она нуждается в деньгах, и попросила ее убрать в старой кухне, а потом – в мансарде. Наверное, чистка голубятни была для нее слишком сильным испытанием, потому что, после того как я ей заплатила, она больше не показывалась.

Постепенно дом засиял чистотой, чего, наверное, не случалось с ним уже долгие годы. Я расставила везде букеты из осенних цветов, которые тут же наполнили дом замечательным ароматом, и провела два или три дня, неторопливо расставляя свои вещи в новом доме. Картины я оставила напоследок – это всегда отнимает много времени. Вместе с багажом пришли мои цветочные этюды, которые мой отец считал достойными рамы. Они прекрасно сочетались со старыми картинами тети Джэйлис – нежными акварелями. Казалось, вся энергия ее кипучей натуры ушла в работу в саду и сбор трав, поэтому в повседневной жизни тетя любила только мягкие и нежные тона.

Одна картина особенно заинтересовала меня. На черно-белом рисунке был изображен совершенно неузнаваемый Торнихолд – без плюща и других вьющихся растений, покрывавших теперь его стены; сад тоже выглядел необычно: коротко подстриженная трава на лужайках, по которым прихотливо извивались дорожки, а между дорожками – огромные цветочные клумбы. Колючая терновая изгородь в то время, наверное, едва доставала человеку до груди.

Но больше всего меня удивила монограмма художника в углу картины – Дж. С. Джэйлис Саксон. Но она никогда не видела Торнихолд таким, каким он был здесь изображен. Ее еще тогда, должно быть, и на свете не было. Тогда кто же автор? Еще одна Джэйлис? Это было бы забавно... Я долго не могла оторваться от картины – что-то в ней пробуждало во мне давно забытое ощущение. Мне захотелось рисовать. Не «стать художником» и выставлять огромные полотна в лондонских салонах, а просто запечатлеть красоту природы вокруг. Я решила начать завтра же. Буду рисовать. Набью немного руку и потом нарисую Торнихолд в том самом ракурсе, что и на старом рисунке – со стороны южного фасада. Пусть это станет первым свидетельством моей любви к Торнихолду.