— Вы приносите вино, а я достану колу, — со смешком сказал Льюис, игнорируя убийственный взгляд Бренды.

— Это место интересно и по другой причине, а именно — возможно, это самое сухое место на планете. Поэтому мы смогли обнаружить там древние предметы, которые в другом климате уже давно бы разложились. Так вот, именно здесь мы нашли, например, чрезвычайно хорошо сохранившиеся мумии и древнее селение племени пуэбло, Альдеа де Тулор, датируемое примерно 800 годом до нашей эры. Другими словами, этот регион — колыбель очень древней культуры.

Всего в паре миль от Долины Смерти существует спуск в похожий каньон. И именно там я обнаружил то, что перепишет историю Рапа-Нуи, — он драматично замолчал. Наступила тишина. Было такое впечатление, что все в зале затаили дыхание. Прошло несколько секунд.

Новый слайд появился на экране. Это было похоже на сумку из грубой ткани, набитую до состояния круглого мяча, с довольно маленькой высушенной головой, торчащей из нее сверху.

— Фуу! — скривилась Ивонна. — Что это такое?!

— Некоторые из вас узнают в этом свертке мумию, — пояснил Джаспер. — Она была найдена в гробнице, которую я откопал в каньоне. Обратите, пожалуйста, внимание на предмет рядом со свертком. Я покажу вам его увеличенное изображение.

Появился следующий слайд. Для меня он выглядел как любительская фотография, такая же, как те, что я снимала своим новым фотоаппаратом, только я надеялась, что у меня лучше получилось. Двое людей стояли на фоне того же самого пустынного ландшафта, который мы видели минутой ранее.

— Вы, возможно, узнаете двух людей на фотографии. Справа стоит Эдвина Расмуссен, моя глубокоуважаемая коллега, а слева, конечно же, я.

Оба улыбались, а Джаспер что-то держал в руке.

— Наверное, вам не терпится узнать, что же я держу, — произнес он.

— Скажите нам, — раздались голоса.

Джаспер сделал паузу для вящего эффекта. Внимание всех, находящихся в зале, было устремлено к нему.

— Следующий слайд, пожалуйста, — сказал он, и на экране появилось приближенное изображение его рук, держащих что-то, что выглядело как кусок дерева с каким-то высеченным на нем рисунком. Мне снова пришлось прижать пальцем уголок левого глаза, чтобы рассмотреть все. Я по-прежнему не знала, что это было, но напоминало оно плиту Сантьяго, которую только что показывал Робинсон. Другими словами, это должно было изображать ронгоронго.

— На случай, если вам еще не понятно, — продолжил Робинсон, — это было найдено около Сан-Педро де Атакама в Северном Чили, как я только что сказал, в могиле, датируемой 200 годом от Рождества Христова, почти на пятнадцать сотен лет раньше, чем, как предполагается, ронгоронго был изобретен на Рапа-Нуи. Этот кусочек сохранился благодаря исключительно сухому климату.

Он сделал эффектную паузу.

— Неизбежный вывод таков: ронгоронго возник на континенте и был завезен на Рапа-Нуи. И никак по-другому.

Зал взорвался аплодисментами.

Включился свет, и по глазам резанула боль. Два человека из выступавших на разогреве выкатили на сцену стеклянный ящик на тележке. Тут же защелкали вспышки, и вскоре все зрители были на ногах, ритмично хлопая. В этот момент я бы предпочла слышать адский вой, а не этот шум. Ронгоронго мог и подождать. Я встала, протиснулась мимо всех, кто находился между мной и проходом, а затем пулей вылетела за дверь. Я смогла добраться до куста гибискуса, прежде чем меня вырвало. Пошатываясь, добрела до своего номера, заползла в постель и натянула одеяло на голову, чтобы свет перестал пульсировать.

— Мигрень, — вынес вердикт чилийский доктор примерно через час, по-английски — для Мойры.

Это было некоторым облегчением. Я-то полагала, что у меня удар и что я умру, и это не казалось такой уж плохой идеей.

— С вами уже подобное было?

— Нет, — пробормотала я.

— Мне говорили, что это очень неприятно, — произнес он.

Я могла и сама ему об этом сказать. У меня никогда голова ТАК не раскалывалась. Мне хотелось, чтобы они выключили свет и ушли, чтобы я могла спокойно умереть.

— К сожалению, если приступ был однажды, вероятность того, что он повторится, очень велика, — сообщил он.

Если бы я могла сесть, чтобы меня не вырвало, я бы выцарапала ему глаза. Увы, я не могла пошевелиться.

— Возможно, сейчас эти детали ей знать не нужно, — сказала Мойра, благослови ее, Боже.

— Я дам ей кое-что от боли, — произнес доктор, будто меня здесь не было.

«Я уже пыталась принять болеутоляющее, ты, придурок. Она все не проходит».

— Я понимаю, что сегодня у нее были очень неприятные переживания и это могло явиться причиной всего, — сказал он.

Нет, без шуток! Этот тип — просто гений. Я решила, что, прежде чем присоединюсь к Дэйву Мэддоксу в преисподней, я должна спросить Мойру о том, что сказали Сет, Рори и Гордон о разгадке тайны ронгоронго, если это на самом деле так, и попросить передать Робу, что я люблю его или что-нибудь такое же трогательное. Но через несколько секунд мне всадили иглу, и я снова выключилась, и снова были сны о лошадях. В этот раз именно я лежала на куче земли, известной теперь как «гробница Тепано». Во внутреннем дворе был Фелипе Тепано и говорил всем, кто слышал, что кто-то другой умрет на этом самом месте. Я-то знала, что буду кем-то другим, потому что не сомневалась, что меня лягнула в голову лошадь. Я попыталась позвать кого-нибудь на помощь, но не могла произнести ни звука. Единственной, кто меня заметил, была Кассандра, которая не только подошла, но и подняла меня и стала трясти:

— Я прокляла тебя, — шипела она. — Ты оскорбила меня. Я прокляла тебя точно так же, как и Дэйва. У меня есть сила. Мой аку-аку очень силен.

Но потом неожиданно на помощь мне явился Роб и конные полицейские.

«Я этот сон уже видела», — подумала я.

— Это только мигрень. С тобой все будет хорошо, — успокоил меня Роб. — Вспомни, что я говорил тебе о лошадях.

Я пообещала ему, что на этот раз обязательно вспомню, несмотря ни на что. Когда он отъезжал на своей лошади влево, бросил через плечо:

— Кстати, ты еще кое-что упустила.

Когда я очнулась, в комнате было темно, и Мойра тихонько сопела. Я огляделась вокруг. Из-под шторы виднелась узкая полоска света, но я смогла смотреть на нее, не морщась от боли. Более того, боль в голове утихла, и мне удалось сесть, очень осторожно, и меня не вырвало. Очевидно, худшее было позади. Я потихоньку легла, испытывая более дружелюбные чувства к доктору и обдумывая свой сон. На этот раз я могла вспомнить его очень точно. Проблема была в том, что я не помнила, что же такого Роб рассказывал мне о лошадях. И тут меня осенило! Роб говорил, что лошади всегда пробегут мимо тебя. «Даже если ты будешь лежать без сознания, — сказал он, — они не затопчут тебя». Если Роб был прав, да у меня и не было причины в этом сомневаться, тогда что же произошло с Дэйвом Мэддоксом? И что же такое я упустила.