Потом, радостные, что кончилось сидение в лагере, мы маршируем в Вашингтон шумной синей рекой из четырех полков, и нас сгоняют в одно место, потом нас инспектируют важные шишки – черные точечки вдали, и мы ни слова не слышим изо всех таких-растаких речей. Та же ерунда, говорит Старлинг Карлтон, но любому дураку видно, что он все равно горд. Вся огромная армия, черт бы ее побрал, выстроилась вокруг, и пушки сверкают экстазом сияющей славы, не говоря уже, что все солдаты почистились и побрились как могли. Двадцать тысяч душ – это немало. Что ни говори, немало.

К нашим картежным забавам прибивается хороший мальчик по имени Дэн Фицджеральд, и всё точно как в старые добрые дни в Ларами, только звезды над бивуаком немножко по-другому расположены и кругом все в синих мундирах. Жены стирают наши формы в баках, и еще у нас есть отличные мальцы для пения и даже барабанщик, Маккарти, ему всего одиннадцать лет, и он презабавный парень. Фамилия у него ирландская, но на самом деле он чернокожий из штата Миссури. Штат Миссури никак не может определиться, за Союз он или за мятежников, так что Маккарти решил свалить, а они пока пускай решают. В следующем ряду палаток живут высокие крепкие мужчины – это артиллеристы, что ведают мортирами. Я сроду не видал ни таких огромных толстых рук у мужчин, ни таких огромных толстых дул у пушек. Это пушка, но такая, будто ее целый год кормили одной только патокой. Она раздулась, как уд великана. По слухам, пушки понадобятся под стенами Ричмонда, но Старлинг Карлтон говорит, что у Ричмонда нет никаких стен. Так что эти слухи нам непонятны. У нас в роте люди в основном из Керри, а Фицджеральд – он из Бундорраги, это, по его словам, в самой нищей части графства Мейо. Я мало встречал ирландцев, готовых говорить о мрачных делах, но Фицджеральд беседует о них охотно. Для всех остальных разговоров у него есть вистл[5]. Фицджеральд говорит, что вся его семья перемерла в голод, а он пошел пешком в Кенмар, через горы, ему было всего десять лет, а потом он перебрался в Квебек, как и все мы, и там чудом не умер от лихорадки, совсем как я. Я спросил его, видел ли он, как люди в трюме ели друг друга, и он сказал, что этого не видел, но видел похуже. Когда в Квебеке открыли люки, выдернули длинные гвозди и в трюм впервые за четыре недели проник свет. Во все это время у них была только вода. И вдруг в этом новом свете он видит, что в трюмной воде всюду плавают трупы, и умирающих, и что все вокруг – скелеты. Поэтому никто не говорит о таких вещах. От них болит сердце. Мы покачали головами и раздали карты. Некоторое время все молчат. Трупы, черт побери. Это потому, что нас считали бесполезными. Люди-ничто. Наверно, потому. Эти мысли прожигают мозг. Ничто, отбросы. Но теперь мы препоясали чресла оружием, и мы вырвем победу у врага.

Иногда в лагере вспыхивают жестокие драки, но не с мятежниками. Местные боятся ирландцев, черт побери, – ирландец, когда он не в духе, может сбить противника с ног и топтаться у него на голове, пока самому ирландцу не полегчает, а противнику – наоборот. Ирландские ребята набиты гневом. Огнеопасны. Кто знает. Я как капрал стараюсь их утихомирить. Но это непросто. Кто не перестанет кипятиться, того я могу и на гауптвахту отправить. Но они злопамятны – берегут обиду, как собака кость, так что мне приходится быть справедливей Соломона. Но вообще ирландец может быть кротчайшим существом во всем Господнем творении. Дэн Фицджеральд, он способен себе руку отрезать, чтобы накормить голодного товарища. Капитан Уилсон, он только о прошлом годе уехал из дому. Он говорит, что там все по-прежнему катится в ад. Но сам он отличный человек. Он был майором в ополчении в Уиклоу. Похоже, он из знатной семьи, но не заносчив, и рота им довольна. Если он чего прикажет, мы, по всей вероятности, послушаемся. Старлинг Карлтон говорит, что вся беда с ирландским солдатом: когда ему приказывают, он начинает думать. Обдумывает приказ. Смотрит на офицера и думает, приятно будет выполнять приказанное или нет. Для солдата это никуда не годная черта. Каждый ирландец считает, что он всегда прав, и готов убить весь мир в доказательство. Старлинг Карлтон говорит, что ирландцы просто бешеные псы. Потом хватает меня за руку и гогочет. Чертов Старлинг Карлтон, тучный, как медведь гризли. Он сержант, поэтому я не могу дать ему в морду, а иногда хочется.

Дэн Фицджеральд и юный барабанщик Маккарти сдружились, и Дэн учит Маккарти ирландским песням. Он сделал ему ирландский бубен из высушенной шкуры мула и расщепленной клепки от бочки. Выстругал барабанную палочку, и дело в шляпе. Теперь они вдвоем наяривают плясовые, так что, когда в лагере затишье, нам немного веселей. Хотя это теперь редко. Мы мало-помалу перебрались в Северную Виргинию и надеялись услышать, что там уже проложили железную дорогу, но зря надеялись. Так что мы идем пешком.

Небольшое подразделение Лайджа Магана несет знамена, и это, я вам доложу, зрелище. Отличный флаг, вышитый монахинями где-то в монастыре, как говорят. Мои люди должны идти впереди и позади, а я слежу, чтобы они шли хорошим строем. У Джона Коула тоже есть подчиненные, и, надо признать, Старлинг Карлтон армейское дело знает туго, и капитан, что командует нашей ротой, тоже неплох. В общем, надо сказать, мы все в отличном расположении духа и ждем не дождемся схватки с мятежниками. Старлинг тащит собственную тушу, но даже без лошади он силен, как речное течение на самой стремнине. Он могучей бычьей поступью прет вперед. Мы не скучаем по пению прежнего сержанта, но Маккарти отбивает нам марш на барабане. Левой-правой, левой-правой. Солдаты были на свете спокон веку, и этот ритм всегда один и тот же. Солдаты должны перемещаться из одной точки в другую, и нет другого способа, кроме как маршировать под навязанный ритм. Иначе все начнут волочить ноги, один отбежит попить из ручейка, другой решит заглянуть на ферму по пути – вдруг там добрая хозяйка напекла пирогов. Это не годится. И вот мы входим маршем в двуличную страну, это Северная Виргиния, и мы не знаем, на чьей она стороне. А расспросы могут обернуться смертью. Надо сказать, в Виргинии красиво. К западу стоят огромные горы, поросшие древними лесами, которые о нас вовсе не думают, ни минуты. Говорят, что фермы тут бедные, в упадке, но выглядят они богато. Четыре полка – это шумная людская река, но все же песни птиц проникают через наш шум. Местные собаки выбегают на край своих владений и лают на нас, лопаясь от натуги. Укладку, мушкет, грубую форму надо носить весело. Иначе все это тебя раздавит. Лучше всего научиться думать, что ты сильный. Так легче. Никто не хочет быть отчисленным из полка лишь потому, что не вынес небольшой прогулки в Виргинию, как называет это Дэн Фицджеральд. И вообще, мы ведь идем туда, чтобы доказать мятежникам, как они не правы. Чтобы они осознали свои заблуждения. Нам выдали отличное оружие, и теперь от нас зависит – показать мятежникам, что оно умеет делать. Знать приказы, которые гонят нас вперед, – не наше дело и нам незачем. Покажите нам, где мятежники, – и этого довольно, говорит Дэн Фицджеральд. Иногда мы на ходу поем громкие песни; однако птицы Виргинии слышат не те слова, что исполнялись по печатным листам у мистера Нуна в мюзик-холле, а новые, весьма непечатные. Со всеми грязными, низкими, непристойными, бордельными словами, какие мы только знаем.