Это все Джеки.

– Против мам, которые ищут себе молодых мужчин. – А это уже Дилан.

– Против художников в париках, – вставила я.

– В защиту животных, – предложил Бейтел.

– Такая партия уже существует, придурок, – сказал Донни.

А Джеки подытожила:

– А вот я за человечеством человека не вижу.

– В какой книге ты это вычитала? – спросила я.

– Ни в какой не книге, – ответила Джеки. – Ты дышишь, кислород поступает в мозг, мозг думает, и тогда ты говоришь что думаешь.

– А надписи на стене ты тоже сама придумала?

– Тоже.

– Мы не создадим никакой партии, – вмешался Донни, – потому что не имеем такого права. Нам слишком мало лет, чтобы избирать и быть избранными. Так ведь?

И посмотрел на Джеки. Она кивнула.

– И нам не надо даже стремиться к этому, – продолжал Донни, – потому что мы тогда завязнем в этом тошнотворном взрослом мире. Взрослые идут в политику с лучшими намерениями, а выходят из политики преступниками. Настало время революции. Салли Мо!

Я так и вздрогнула.

– Какая революция в мировой истории была самой удачной?

Я не понимала, что он хочет от меня услышать.

– Французская революция, – сказала я наобум, – или русская?

– Нет, профессор, революция крыс! Крысы сожрали яйца динозавров, и после этого мы о динозаврах уже слыхом не слышали. Наступила новая эпоха. И мы поступим так же!

– Как крысы? – спросил Дилан.

– Как крысы, – заверил Донни, – маленькие против больших, Мальчик-с-Пальчик против великана, Давид против Голиафа. Все остальные революции закончились провалом. И почему? Потому что их организаторы надеялись, что все взрослые к ним присоединятся. Но взрослые боятся изменений. Они боятся потерять работу. У них есть что терять. А что терять детям? Дом, родителей, школу? Дети ненавидят родителей и мечтают как можно скорее вырваться из родительского дома. А за один день настоящей жизни можно научиться большему, чем за год в школе. Дети еще умеют мыслить свободно, поэтому именно мы и должны начать революцию. И все вместе мы создадим новый мир – мир молодых, не зараженных алчностью.

Джеки впитывала каждое слово Донни как губка. Будто в его лице явился, блин, сам Мессия. Проповедь у Донни получилась классная, ничего не скажешь. И я не разозлилась, когда Бейтел сказал: «Аминь». Вовсе не в насмешку – наоборот. Его папа преподает в протестантской школе. Он и научил Бейтела говорить «аминь». А Донни подумал, что Бейтел издевается. Лицо у него сделалось такое, как будто перед ним из бифштекса на тарелке выполз червяк, а он как раз проглотил кусочек. И Донни пнул Бейтела в голень, чуть ниже колена. Бейтел даже не поморщился – он к такому привык. А вот братья Джеки наклонились к нему с сочувственным видом.

– Ой, – сказал какой-то из них, – тебе больно?

Мы с Диланом не отреагировали на пинок – тоже привыкли ко всякому. А Джеки восхищалась бы всем, что сделал Донни, даже если бы он расстрелял шестнадцать монашек.

– Взрослые ведут себя как страусы, – подтвердил Дилан. Он тоже заметил, что Джеки уже полностью растаяла и устремилась ручейком в сторону Донни, так что решил поскорее зарабатывать очки. – Когда взрослым страшно, они суют голову в песок. А их тело, торчащее над поверхностью, тем временем режут на части и готовят из него барбекю. Но голова под землей думает, что все в порядке.

– Отлично сказано, брат Дилан, – похвалил Донни.

Джеки смотрела на него сияющими глазами. На Донни.

– Мою собаку зовут Брат Монах, – объявила она.

– Пока мы тут сидим, мы кажемся разными, – сказал Донни, – но у нас есть общий враг: взрослые. Они загаживают весь мир, а вместе с ним – наше будущее. Пора сбросить взрослых с трона.

Мне даже стало немного интересно, что он там плетет. Но тем временем между близнецами и Бейтелом происходило что-то ужасное. Если Донни ищет крыс для своей революции, то парочка крысенят у него уже есть. Они сидели слева и справа от Бейтела и потихоньку шушукались. Я в полтора уха слушала их разговор, а в остальные пол-уха – выступление Донни.

Донни вещал о рабочих группах во всех концах страны – рабочих группах из детей, которые будут поддерживать связь и обмениваться идеями через соцсети, и эти группы будут расти и расти, пока к ним не присоединятся все дети страны, а детей в Нидерландах больше четырех миллионов, и в один прекрасный день они громко заявят о себе и возьмут власть в свои руки.

– Одна оса, – вещал Донни, – ничего не сделает с человеком, но осиный рой способен обратить в бегство целую армию.

Он прямо-таки бредил. Думаю, эту речь он заготовил уже давно, пока часами сидел один у себя в палатке, и вот ему наконец подвернулся случай ее произнести. Додумать свою мысль до конца я не успела, потому что, как вы знаете, в полтора уха ловила шу-шу-шу Бейтела с крысенятами. Тут-то и случилось нечто жуткое.

– Как, говоришь, звали твоего кота? – спросил первый из братьев.

– Он не был моим котом, – объяснил Бейтел.

– Этого кота, который у вас жил, – сказал второй.

– И который умер, – подхватил первый.

Блин, я прямо разволновалась из-за этих близнецов. Вот прямо сейчас, когда о них пишу. Это что-то с чем-то. Сказал первый, сказал второй, потом опять сказал первый… и как только можно было написать целую серию книг об озорных близнецах! Но это чистая правда. Один из них был озорной, и второй был озорной. И вместе они были очень озорные[11].

– Этого кота, который у вас жил, – сказал сидевший слева.

– И который умер, – сказал сидевший справа.

– Его звали Флип, – ответил Бейтел.

– И когда он умер, ты бросил его в серый мусорный бачок, – спросил сидевший слева, – или в зеленый?[12]

Этот вопрос оказался для Бейтела слишком трудным.

– Или ты его похоронил?

Бейтел покачал головой.

– Ну конечно, – вякнул правый, – ты его похоронил.

– Наверняка, – брякнул левый, – и положил на могилу цветочки.

– И теперь он там лежит в полном одиночестве и мяукает под землей.

– А ты каждую ночь ходишь его слушать.

– Мы так думаем, – заявил левый.

– Но он же умер! – воскликнул Бейтел.

Я должна была бы вмешаться, что-то сделать, сказать, кого-нибудь ударить, но вполуха я все еще слушала Донни.