Теперь жена кабатчика дает сахар Гарри Пауэру а он сыплет его на раскаленный докрасна уголь.

Держи ядрену клячу говорит он мне.

Я взял уздечку а Гарри старался провести дымящийся уголь над раной кобылы я не раз видел как Куинны и Ллойды лечили раны таким способом но Гарри был до того пьян что поднес уголь к самой коже я почуял как запахло паленым волосом. При 1-м ожоге лошадь взбрыкнула а при 2-м взвилась на дыбы я с ней не сладил и она пробила крышу веранды из корья. Гарри словно бы не заметил такого ущерба кабаку. Ну вот девочка сказал он это тебя вылечит. Одно вранье потому как пуля засела слишком глубоко там куда никакой дым пробраться не мог.

Мне он сказал что скоро пришлет жратвы.

Я лучше пойду туда сказал я.

Значит вот ты как?

Тут сторожить нечего сказал я разве что траппы на корабле приплывут.

Вместо ответа я получил здоровый удар по голове и замахнулся на него. Этого он конечно стерпеть не мог и ухватил меня за шарики.

Хочешь подраться со мной малый?

Нет Гарри.

И пока кабатчица смотрела он так сжал мне шарики что я не выдержал и закричал от боли и вырвав у меня такое унижение он повернулся спиной и увел свою подружку назад внутрь. Я успокоил напуганную лошадь клянясь что это будет мое последнее приключение с прославленным Гарри Пауэром.

Ну потом дверь открывается только это был не Гарри а мне незнакомый смахивавший на фермера с ссутуленными плечами и могучими ручищами но он не принес ничего посущественнее стопки со спиртным и протянул мне хоть я этого запашка никогда не любил.

Крепковато для тебя малый? Он был так называемый КРАСАВЧИК аккуратная бородка окаймляла его босое лицо. Может плеснуть в него лимонада?

Он так и пялился на меня а на губах у него играла улыбка а потому я отхлебнул чтоб показать что могу и выпить если захочу.

Твоя мамаша очень даже прилежит этому пойлу да ты конечно сам знаешь.

Может и так.

Очень и очень прилежит сказал он.

В моем детстве всегда находился какой-нибудь человек который воображал будто может сплетничать про мою мать и он прислонился спиной к столбу веранды и заухмылялся. Ты знаешь Билла Фроста?

Я не отрицал этого знакомства.

Вот парень который особо прилежит рому с гвоздикой. У него эти слова вышли такими грязными что я от смущения прижался лицом к холодной мокрой шее кобылы и гладил ее а этот прохиндей все не унимался.

Ты вроде бы как я слышал давно дома не бывал.

Не его собачье дело было где я бывал и не бывал и я ничего не ответил.

Может ты не знаешь какая новость у твоей мамаши.

Я не думал уступить его развязной настырности.

Твоя мамаша печет да печет.

Вот и хорошо.

Хорошо для Билла Фроста сказал он потому как булочку в ее духовку он засунул.

Мой кулак вдарил в его брюхо прежде чем я сообразил что делаю я почувствовал что самые его кишки посторонились давая место моему кулаку и учуял выбитый из него воздух кислый как от неделю назад запаренных отрубей был он дюжий 160 а то и 180 фунтов весом но он зашатался и попятился от меня разевая рот ну прямо как рыба. Я его ненавидел и плюнул ему в лицо вытолкнул под дождь он споткнулся и я съехал на нем будто на свинье в грязь а потом в поленницу а он охает и вопит зовет на помощь а я кричу что убью его если он еще хоть раз ее имя помянет.

Уголком глаза я увидел как дверь распахнулась и Гарри двинулся через веранду выставив вперед свою могучую бычью шею так ему не терпелось меня покалечить. Беломордая кобыла узнала своего мучителя и тоненько заржала и начала дергать поводья за которые я ее привязал к столбу веранды. Гарри Пауэр нагнулся за поленом я увидел полено в его руке но мне было все равно.

Столб вывернулся из пола когда лошадь попятилась под дождь и потянула его за собой пока Гарри Пауэр принялся обрабатывать меня поленом норовя по почкам да по почкам а я ничего не чувствовал потому как заломил руку Красавчика ему за спину а лицо ткнул в грязь.

Кобыла вырваться не могла копытами молотила и брыкалась совсем перепуганная и ее копыта угрожали смертью всякому а глаза от ужаса побелели и никто не смел к ней близко подойти. И это из-за нее я отпустил грязного сплетника а вовсе не из-за Гарри. Они оба смотрели как я уговаривал бедную дрожащую животину она позволила чтоб я ее распутал а потом увел во двор.

Дождь тем временем полил пуще и просто гремел но я все-таки расслышал как Гарри Пауэр извинялся. Света из окошек достало чтоб я увидел что Красавчик сидит расставив кривые ноги облепленные грязью будто он обмарался. Когда я вернулся со двора он сбежал и уж никогда больше не посмеет говорить о моей матери так нахально. Когда я повернулся к Гарри его пальцы были заложены за пояс рядом с пистолетами.

Поди сюда сказал он.

Он меня пристрелит подумал я но подошел. Вот сейчас я был воином-победителем а в следующую секунду заспотыкался в дождливой тьме будто облезлая скотина по пути на бойню как вот ты это объяснишь? Я спустился по крутому откосу овражка куда жидкий желтый свет из окон кабака не доставал и там Гарри положил мне руку на плечо и я остановился. Я чувствовал как вода закручивается у моих лодыжек но могла бы и сердце затопить.

Отдай мне сапоги.

Я послушался и я чувствовал как липкая жидкая глина скопляется вокруг моих ног и наконец понял что он ушел. Меня отправили восвояси.

Моя мать сидела в хижине на Элевен-Майл-Крике она уже присыпала угли золой чтоб они тлели до утра но теперь что-то мешало ей лечь в постель и она сидела на 3-ногом табурете вытянув ноги прямо сложив большие руки на своем переднике.

Мать все еще была красивой женщиной волосы такие же глянцевые как воронье крыло поблескивали в свете очага. Она могла бы лечь спать а она снова расчесывала волосы щеткой и когда провела по ним в 200-й раз начала их заплетать а когда коса была заплетена она свернула ее узлом и теперь кожа у нее на голове была натянута будто барабанная и она не могла лечь спать. Она сидела пока пепел совсем не укрыл огонь а ее дети наполняли хижину своим холодным дыханием а мыши шуршали в стене за слоями ГЕРБА БЕНАЛЛЫ.

Когда дождь ослабел наступила тишина только кап-кап из дыры в крыше над столом но красивая голова моей матери откинулась прислушиваясь к чему-то еще. Она говорит что тревога из-за высоты воды в речке наконец понудила ее выйти наружу а не какие-то там суеверия. Она выбила колышки из двери потом взяла фонарь и в своей длинной ночной рубашке прошла между сухими окольцованными эвкалиптами призраками а не деревьями их прежде налитые соками стволы теперь были сухи как кости выбеленные солнцем. Собаки помалкивали но кружили на своих цепях.

Когда моя мать подняла фонарь я был во многих милях оттуда хромал по дороге в украденных сапогах и дорогу видел будто черту проведенную древесным углем по черноте.