События и отношения 90-х годов в Риме нам почти неизвестны. Яркой агитации, громкой партийной борьбы тут и не могло быть. Новый разгром демократии, гибель ее вождей, расстройство ее организации, конечно, должны были сказаться в общественной жизни, и катастрофа 100 г. имела последствием несколько лет политического уныния. В Риме сейчас же подняла голову реакция. Главу непримиримых консерваторов, Металла, вернули из изгнания с великим торжеством, а трибуна Фурия, который не соглашался отменить эту ссылку, толпа растерзала. Но за эти годы политического затишья в Риме в большей части Италии готовилось крупное движение.

В событиях 100 г. ясно обнаружилось, что крестьянская демократия гораздо более представлена италиками, чем римлянами, что она превращается в общеиталийский союз. Уже Сатурнин кажется скорее политическим вождем италиков, чем трибуном Рима и его гражданства; у него организована была постоянная и деятельная корреспонденция с сельскими избирателями и с общинами различных частей Италии. Трибунат в Риме служил центром объединения разрозненных до тех пор групп италиков. У них начиналась и своя военная организация, сколь мы можем судить по быстрому приходу в Рим тех деревенских подкреплений, при помощи которых Аппулей Сатурнин одерживал свои полувоенные, полуполитические победы на форуме. Сношения отдельных союзных общин и народцев с центральным штабом демократии, конечно, должны были скоро повести к самостоятельным переговорам, соглашениям и союзам между отдельными группами италиков. В конце 90-х годов мы застаем их в самых оживленных взаимных сношениях: они обмениваются заложниками – это знак последних уговоров перед восстанием – и, видимо, они уже выработали союзную организацию с выключением Рима, невозможно себе представить, чтобы союз «Италия», выбравший в 90 г. своим центром город Корфиний, возник сразу без всяких приготовлений.

После трех десятилетий окольной борьбы путем косвенных влияний и прошений через своих патронов, сановных римлян, после кровавого столкновения 100 г. и катастрофы своего вождя Аппулея Сатурнина, италийцы почти не рассчитывали на мирную уступку со стороны Рима. Но они еще не порывали окончательно со столицей. Еще была возможность войти в соглашение с частью нобилей, ставших в оппозицию к правящим группам. Таким образом, в конце 90-х годов появляется в Риме новый и последний вождь италиков, аристократический трибун Ливий Друз. Он еще раз предлагает законодательным путем провести дарование прав гражданства союзникам, уравнение их с римлянами. Но, в сущности, восстание уже готово, предложение Друза мало чем отличается от угрозы добиться своих требований путем вооруженного вмешательства. Сам Ливий Друз был по отношению к союзникам как бы главным их доверенным в Риме, кем-то вроде общепризнанного неофициального диктатора Италии. Он располагал определенными полномочиями, в силу которых мог вытребовать вооруженную помощь из областей Италии.

В дошедшей до нас формуле присяги каждый из союзников клянется римскими богами и святыми основателями Рима и создателями римской державы, что будет иметь одних и тех же друзей и недругов, вместе с Друзом, что не пощадит ни имущества своего, ни детей своих ради блага и пользы Друза и тех, кто с его стороны также принес клятву. «Если же я достигну прав гражданства в силу закона Друза, то буду считать Рим своим отечеством, а величайшим благодетелем своим Друза, и к той же клятве привлеку возможно большее число граждан». Эта присяга указывает, во всяком случае, на очень тесные связи, образовавшиеся между италиками и главой оппозиции. Их было достаточно для того, чтобы после смерти Друза противники его могли обвинить италиков в покушении на целостность государства.

Ливий Друз занимал в Риме иное положение, чем его предшественник Аппулей Сатурнин. За него, представителя очень богатой старинной семьи, стояли многие крупные нобили, Лициний Красс, Антоний, Аврелий Котта, Сульпиций, он старался приблизиться также к кругам всадников и вообще сущностью его программы был широкий компромисс между всеми классами римского и италийского общества, между всеми разрядами правящего слоя и оппозиции. Друз хотел выйти искусным ходом из двоевластия, устранить антагонизм, который существовал между верховным управлением нобилей и финансовой администрацией всадников. Он предложил к 300 сенаторам из нобилей прибавить столько же из всадников и затем составить суды уже из этого смешанного и обновленного сената. Затем Ливий Друз вводил в свой план по примеру Кая Гракха и Сатурнина снабжение дешевым или даровым хлебом столичного населения. Наконец он предлагал вывести несколько колоний в Италии и Сицилии частью на местах уже намеченных, т. е. опять возобновлял аграрные предложения Гракхов и Аппулея Сатурнина, предлагал помощь малоземельным или безземельным из территориального фонда государства или на средства казны. В чью же пользу было направлено это аграрное предложение Ливия?

Вероятно, мы вправе считать его аграрный закон главным требованием, выставленным в интересах союзников, или иначе, видеть в аграрном предложении сущность проекта дарования гражданских прав союзникам. В самом деле, чем же еще другим объяснить это настойчивое желание массы союзников получить право civitatis romanae, как не тем, что это был вопрос о земле? Какие еще реальные блага получились бы для апеннинских горцев, для марсов, самнитов, лукан и пр. от приписки в римские трибы, от участия в голосованиях?

Аграрный вопрос принимал для разных групп италиков различные формы. В областях западного склона Апеннин, у марсов, самнитов, гирпинов, по соседству с Римом, Кампанией, бойкими приморскими центрами, где энергически продвигалось вперед интенсивное хозяйство, виноград, оливки, садоводство, где процветала в свое время оккупация, а позднее происходила усиленная скупка земли и насильственные изгнания мелких владельцев, – аграрная программа была, скорее всего, оборонительная: защитить существующие дворы с их старой культурой полей и горных склонов от захватов крупного владения. Несколько иначе, вероятно, обстояло дело в областях восточного склона Апеннин, для таких народцев, как пелигны, френтаны. Здесь преобладало пастбищное хозяйство; но горцам, обладателям стад, было важно сохранить за собою пользование равнинами вдоль берега, куда они могли пригонять своих овец на зиму. Длинные и широкие пути перехода от гор к берегу, для каждой группы стад отдельно, с остановками для отдыха, и сейчас, в современной Италии, тянутся у склона Адриатики, может быть, даже совпадая со старинными дорогами, по которым пастухи странствовали два раза в год. Наиболее важна была для деревенских скотоводов Апеннинских гор степь Апулии, но со времени больших конфискаций здесь водворились крупные стадовладения и арендаторы пастбищ, загородившие пользование равнинами для горцев. Может быть, именно этот край и именно нужды апеннинских пастухов более всего имел в виду Тиберий Гракх, когда требовал ограничения количества стада, высылаемого на выгоны казенной земли. С падением гракховского запрета у горцев не оставалось никакой защиты и возможности вернуть старые пастбища. Наконец, были группы италиков, которые в аграрном законе видели осуществление своих положительных требований: все те, кто служил в тяжелых войнах 106–102 гг. могли ожидать наделов от государства.

В историческом изображении так называемой Союзнической войны не упоминается об аграрных требованиях, но у нас целый ряд косвенных указаний на то, что эти требования составляли сущность программы восставших. Прежде всего, на это заключение наводит картина географического распространения восстания. Мятеж охватывает Среднюю Италию и горные области южной части полуострова; восстают народцы, сохранившие старинный деревенский быт; это – страна, где еще сильно мелкое землевладение, где не успели образоваться латифундии или большие пастбищные хозяйства. Наоборот, остались верны Риму северные союзники этруски и отчасти умбры, т. е. области крупного землевладения с социальными порядками, похожими на те, которые уже успели образоваться на римской территории. Это разъединение интересов союзников было заметно и хорошо известно римскому правительству еще до восстания: консулы, которые были противниками аграрных предложений Ливия Друза, вызвали в Рим многих этрусков и умбров, чтобы дать место их протесту или даже чтобы с их помощью умертвить Друза и его сторонников. У историка междоусобных войн есть еще одно замечание, на первый взгляд непонятное, которое при ближайшем анализе, может быть, дает верный ключ к пониманию группировки интересов. Он говорит: «Италики, из-за которых Друз главным образом и строил свои широкие проекты, опасались последствий его закона об устройстве колоний; они боялись, что у них тотчас же отнимут римскую государственную землю (которая, будучи неподеленной, находилась в пользовании отдельных лиц, захвативших ее частью силой, частью скрытыми, обходными путями); боялись они неприятностей и в связи со своим частным владением; этруски и умбры разделяли с ними эти опасения».