Альбина приподнялась, посмотрела на часы. 23-37. Почти полтора часа. Нет, невозможно! Она снова легла набок. Но уже не спиной, а лицом к проклятой спине. И сама не поняла, как рука ее вытянулась и коснулась теплого и твердого. Пальцы прочертили линию позвоночника – костлявые, выпирающие бугры, нащупали вмятину на пояснице, сморщенную грубую кожу…

Вошь повернулся так резко, что Альбина отшатнулась. Миг – и он уже нависает над ней, одеяло где-то на полу, колени женщины – врастопыр. Черные провалы глазниц, плотно сжатые губы, мышцы на плечах подчеркнуты черными тенями, плечи – как крылья… и стремительный пронзающий удар! Взрыв наслаждения! Нестерпимо!

И сразу выплеск!

Альбина прикусила губу, сдерживая крик, но голова сама запрокинулась, невероятный кайф захлестнул, проглотил ее целиком…

Через бесконечное мгновение она вынырнула, открыла глаза, увидела черную крылатую тень над собой, ощутила жар и влагу внутри себя… и ее снова выгнуло, бросило в ослепительную круговерть… И еще раз…

Она пришла в себя. Воша в ней не было. Ни в ней, ни на ней. Он опять лежал, повернувшись к ней спиной. Спал?

Очень медленно успокаивалось обезумевшее сердце. Альбина перекатилась на бок, увидела часы и мысленно ахнула. 23-48. Весь этот космический кайф длился чуть больше десяти минут. А может быть, меньше минуты. Невозможно. Если бы не вытекающая из нее сперма, Альбина решила бы – пригрезилось. Потому что светлый затылок выглядел точно так же, как час назад. Невозможно. И потрясающе.

«Теперь я точно не усну»,– подумала женщина, закрыла глаза… и мгновенно уснула.

И снился ей черный крылатый зверь с человеческими руками и человеческим лицом. Он был живой, хотя из груди его, тоже человеческой, торчала рукоять ножа. Того самого, с зазубринами.

– Эй, красивые, давай сюда!

Черный человек в черной коже энергично размахивал руками.

«Красивые» – то ли начинающие соски, то ли уже юные базарные шлюшки,– похихикивая, топтались около машины. Пока – на дистанции.

– Не бойся меня,– убеждал черный человек.– Я богатый, я веселый, понымаеш?

Полез в карман, вытащил пачку денег, распустил веером, как павлин – хвост. Писюшки (низенькие, мордастые и мясистые) захихикали громче, придвинулись… и отшатнулись.

Высокий сутуловатый мужик в синем ватнике вклинился между ними и черным человеком.

– Богато живешь, батоно! – сказал он.– Может, поделишься?

– Батоно в Тбилиси,– недружелюбно буркнул черный человек и поспешно запихнул деньги в карман.– Иди куда шел!

– Ай, батоно! – поцокал языком человек в ватнике.– Не хочешь делиться, жадный, да?

И чуть распахнул ватник.

Черный человек глянул и слегка вспотел.

– Я платил! – крикнул он нервно.– Хватит, да!

– Не кричи! – строго сказал человек в ватнике.– Деньги откуда?

– А ты прокурор? – взвился черный человек.– Мои деньги, понял?

Человек в ватнике укоризненно покачал головой.

– Совсем жить не хочешь, батоно. Ну, дело твое…

И сунул руку под полу.

Черный человек шарахнулся.

– Хурму продал! – взвизгнул он.– Нельзя, да?

– Можно.

Человек в ватнике вынул руку. В руке ничего не было, и его собеседник облегченно вздохнул.

– Кому платил, батоно? Скажешь? Или секрет?

– Какой секрет? Весь базар знает! – оживился черный человек.– Вошел – иди налево. Дверь «Торговый контроль». Рядом – еще дверь. Ничего не написано. Туда плати.

– Спасибо, батоно,– поблагодарил человек в ватнике, повернулся и пошел ко входу на рынок.

Кишка-коридорчик, заплеванный, заблеванный, унавоженный раздавленными окурками. Устойчивый запах падали. Дверь с надписью: «Торговый контроль». За дверью хриплый женский голос: «А я люблю военных, красивых, здоровенных…»

Человек в ватнике порылся в кармане, извлек длинные пегие усы, налепил под нос. Дверь, на которой ничего не написано… Человек в ватнике постучал.

– Открыто,– сообщили изнутри.

Уютная комнатуха. Диванчик, корейский телек, компьютер и кофеварка. И бритоголовый дядя неожиданно скромных размеров.

– Ну? – спросил дядя.

– Деньги,– сказал человек в ватнике.

– Ага.– Дядя нажал кнопку селектора.– Мухтар, тут к тебе.

Мухтар оказался двуногим и кудрявым.

– Что у тебя, мужик?

– Хурма,– сказал человек в ватнике.

– Много?

– Тонна.

Мухтар извлек калькулятор, с минуту считал, шевеля толстыми губами, наконец огласил:

– Шесть штук.

– Пятьдесят,– сказал человек в ватнике.

– Шутишь, да? – ухмыльнулся Мухтар.– Думаешь, много, да? Ну ладно, по случаю пятницы с тебя лично – девятьсот.

– Пятьдесят,– сказал человек в ватнике.– С тебя.

– Какой веселый! – Мухтар повернулся к лысому-бритому, оскалил желтые зубы.– Ты слышал, дарагой? Эй, ты чего?

Лицо лысо-бритого дяди странным образом изменило выражение. Мухтар обернулся, а человек в ватнике нажал на спуск. Пукнул глушитель, и безнадежно испорченный селектор с грохотом свалился со стола.

– Не надо вещи портить,– совершенно хладнокровно произнес Мухтар, а лысо-бритый дядя взвизгнул и попятился.

– Лучше не кричи,– сказал ему человек в ватнике.– А ты гони деньги.

– Мы тоже стрелять умеем,– напомнил Мухтар, и человек в ватнике снова нажал на спуск.

Пуля пробила Мухтаров бицепс. Тот даже не вскрикнул, только отшатнулся.

– Следующая в локоть,– сказал человек в ватнике.– Потом – в колено. Знаешь, что будет?

– Знаю,– хрипло проговорил Мухтар. Кровь капала с его пальцев.– Ты сразу сюда стреляй! – Он коснулся здоровой рукой лба.

– Пятьдесят,– сказал человек в ватнике.– Я думал, ты стоишь дороже. Ладно, лично для тебя скидка – сорок пять.

Мухтар посмотрел на лысо-бритого. Рассчитывать на того явно не стоило.

– Алик,—приказал Мухтар,– дай, что он просит.

Лысо-бритый полез в стол под компьютером. Руки у него ходили ходуном, но коммерческий контур функционировал.

– Сорок пять,– лысо-бритый выложил четыре упаковки сотенных и одну из пятидесяток.

– Пять дай,– буркнул Мухтар.

Лысобритый молча кинул еще одну пачку.

Человек в ватнике запихнул деньги в карман и ударил лысо-бритого рукояткой по макушке. Тот осел на пол.

– Меня лучше убей,– посоветовал Мухтар.

– Как скажешь,– кивнул человек в ватнике и нажал на спуск.