Кое-кто из гостей-вспомогателей бродил вместе со своими новыми друзьями, жителями Сарыпынара, по рынкам и базарам, скупал провизию для пополнения своих зимних запасов, штуками закупал знаменитое сары- пынарское полотно, славившееся дешевизной и отменным качеством. Другие гости предпочитали загородные прогулки и увеселения в садах или же на виноградниках.

Заика-председатель и батальонный имам — а с ними еще несколько приезжих — отправились на два дня в дальнее горное селение, известное горячими источниками, которые исцеляли от ревматизма, а также способствовали укреплению мужской силы.

Из всех званых вечеров, банкетов и прочих развлечений, устроенных в честь приезжих, самым великолепным был пир, который задал Омер-бей в своем поместье, расположенном в двух часах езды от касабы. На этот прием, кроме комиссии, были приглашены все самые почтенные люди из местных жителей и чиновного начальства. Программа празднества не уступала свадебным пиршествам. Оно должно было начаться еще по утреннему холодку, продолжаться целый день и закончиться уже за полночь, при лунном свете.

Омер-бей не забыл послать пригласительное письмо и Халилю Хильми-эфенди, но в ответ на проявление такой вежливости старый каймакам сказал в сердцах: «О господи, покарай ты этого сводника!» Кто знает, может быть, на празднестве окажется и девушка-болгарка, и снова она будет танцевать, сверкая под луной своими обнаженными, перламутровыми руками. Пусть господь покарает и ее!.. Как самая вкусная еда вызывает чувство отвращения у человека, страдающего несварением желудка, так и видение полунагой девушки не могло теперь вызвать у Халиля Хильми-эфенди ничего, кроме неприязни и страха.

Эшреф вернулся с приема очень довольный, всячески превозносил Омер-бея и даже сказал про него: «Вот уж действительно аристократ до мозга костей!»

Как ни странно, но этот прием принес кое-какую пользу и Халилю Хильми-эфенди. Дело в том, что на этот раз Омер-бей не пригласил Ахмеда Масума. Доктор Ариф-бей не замедлил воспользоваться столь благоприятным обстоятельством, чтобы как следует накрутить старшего учителя. Он встретил учителя на главной улице города, обстоятельно побеседовал с ним и отпустил с тайной мыслью посеять семена раздора на общественной ниве. Главной целью доктора было привлечь на свою сторону инженера Дели Кязыма.

Однако всему бывает предел. Наступил день, когда председатель комиссии сказал:

— Что же будем делать, уважаемые друзья? Приехали мы, согласно приказу, тщательно все обследовали, но ничего обнаружить не смогли. У меня, конечно, язык не поворачивается сказать, что уездное начальство обмануло центр, но, по чести говоря, преувеличили они все изрядно. Вы, наверное, читали, как в стамбульских газетах, полученных с сегодняшней почтой, расписаны сарыпынарские события: чуть ли не каменный град низвергся на город и произвел несусветные разрушения. Мне думается, нужно послать мутасаррифу подробную телеграмму и испросить позволения вернуться в санджак. А то дождемся, что и нам придется держать ответ.

Почти все члены комиссии были согласны со своим председателем, хотя пришли к единодушию с легким запозданием. Неудобно все же без дела шляться по базарам да рынкам; уж и так народ начал косо поглядывать, иной раз можно услышать весьма недвусмысленные замечания но своему адресу. Да и правда, зачем ставить себя в глупое положение, служить мишенью для насмешек и в гостинице, и в частных домах? Надо поскорее возвращаться в санджак, а потом спросить как следует с уездного начальства за всю эту кутерьму — ишь какую панику развели! Пусть ответят и за ущерб, нанесенный казне.

Были, правда, и другие мнения! Так, один хирург, заказавший в деревне масло, и молодой интендант, посватавшийся к дочери местного богача и не получивший пока ответа, считали, что можно задержаться еще денька на два, — никакого греха в этом не будет. Но поскольку возникли такие расхождения, то…

И только председатель комиссии предложил до отправки телеграммы еще раз посоветоваться с заместителем каймакама, как открылась дверь н вбежал запыхавшийся Эшреф с телеграммой в руках.

— К нам едет господин мутасарриф. Сегодня между полуднем и третьим намазом будет здесь.

Возбуждение умов в Стамбуле тем временем возрастало. К «Гласу истины» и «Голосу народа» присоединились и другие столичные газеты. Тяжело раненный при исполнени и служебных обязанностей каймакам Сарыпынара через день после землетрясения скончался, а спустя двадцать четыре часа — воскрес! (Самое пренеприятное, что ложное сообщение это дошло до Испарты, о нем узнала семья каймакама, и пришлось Халилю Хильми-эфенди разориться на две серебряных меджидие и телеграммой заверить жену и тестя, что он еще жив.)

Из Сарыпынара не поступало новых подробностей о землетрясении, о разрушениях, о количестве раненых и убитых, и газеты, вполне естественно, занялись свободным творчеством. Красочные иллюстрации, которые изображали городские кварталы, превращенные в камни и и прах, чередовались с не менее красочными описаниями криков и стонов раненых, которых выносили из-под развалин, или душераздирающих рыданий обезумевших от горя матерей, бегущих в горы с мертвыми младенцами на руках. Все это сеяло в народе ужас и порождало нелепые страхи.

В театре Тепебашы поэт Селим Шевкет читал свою поэму, исторгая у публики слезы, и перед стихами его в самом деле померкла слава «Помогите пострадавшим!». Успех был невиданный, так что поэт после первого исполнения опоздал на все виды транспорта, не сумел после полуночи найти экипаж, чтобы вернуться к себе в Кадыкей, и вынужден был снять номер в гостинице, напротив театра. И теперь каждый вечер, перед спектаклем (в театре шла пьеса Лорья-бея «Взятие Константинополя») Селим Шевкет выходил на сцену в визитке и лакированных туфлях, и публика обливалась слезами, внимая его стихам.

В театре завели особую книгу, в которую записывали добровольные пожертвования, и она пользовалась большим спросом. Но был и такой случай: на галерке появился предприимчивый служитель, который с тарелкой обходил публику, восклицая: «Помогите пострадавшим!» — и собирал щедрые даяния в пользу… собственного кармана. Однако его поймали на месте преступления и крепко побили.

В развернувшейся благотворительной кампании активное участие приняли, как и следовало ожидать, все газеты, причем каждая стремилась завоевать пальму первенства. Репортеры и другие сотрудники превратились в сборщиков пожертвований. Они обходили дома, магазины, лавки, присутственные места, и на первых страницах газет ежедневно стали печататься подробные сообщения о собранных суммах.

Все было бы ничего, если бы газеты пели единым хором, так сказать, в унисон. Эпидемия милосердия в конце концов завершила бы свой естественный круг и за одну-две недели сошла бы на нет. Однако из Сарыпынара перестала поступать та пища, которая могла хоть как-то накормить голодную прессу, и это осложнило и запутало дело до чрезвычайности. Газеты стали опровергать друг друга, уличать во лжи, обвинять в преувеличениях, которые якобы встречались в телеграммах и сообщениях корреспондентов с мест, — писались-то они, надо думать, в редакциях или кофейне «Месеррет». Некоторые газеты, опоздавшие сообщить о случившемся, сначала для очистки совести усомнились в размерах катастрофы, а потом попробовали даже отрицать самый факт землетрясения. Борьба между газетами с каждым днем становилась все ожесточеннее. Особенно старались «Глас истины» и «Голос народа», чья перепалка уже напоминала драку кошки с собакой.