Горничная снова наполнила бокал Уинни и долила Кейт.

— Сын был единственным, кто активно не одобрял мой брак с Ларри.

— Да, конечно, — дипломатично заметила Кейт, — людям очень трудно принять такие перемены.

— О, ерунда! Просто он был снобом. Мы тогда с ним ужасно поссорились. — Уинни покачала головой. — Но после смерти Ларри наметилось некоторое сближение. Надо отдать Уильяму должное, теперь он чувствует себя в некоторой степени виноватым. — Миссис Армстронг-Пруитт-Экстайн поджала губы. — Ой, что же это я так… говорю, как будто он еще жив.

— В это действительно трудно поверить. Нам его будет так… — Кейт с трудом выдавила из себя последние два слова, — не хватать.

Уинни удивленно вскинула брови.

Бедный Билл. Его никто не любил, даже собственная мать.

Кейт придумывала, что бы еше такое сказать, и сделала жест рукой в сторону собачьих портретов.

— Очевидно, вы разделяли любовь сына к искусству.

— О нет, дорогая. Наши вкусы совершенно не совпадали. Конечно, у него есть картины импрессионистов, которые я обожаю. Но их обожают все. А вот религиозные картины… иконы и все прочее — эти вещи мне кажутся… хм… слишком уж католическими. — Уинни быстро расправилась со вторым бокалом мартини. — У меня есть одна такая вещица. Билл оставил.

— Средневековая? — Кейт мгновенно насторожилась. — Можно взглянуть?

Уинни повела ее в великолепную библиотеку, стены которой были обшиты деревянными панелями, некоторое время рылась в шкафу и наконец вытащила икону, изображающую сцену распятия. Живопись по дереву. Размером не больше обычной книжки в мягкой обложке. Она протянула ее Кейт, как будто это было не бесценное сокровище, а телевизионная программа на текущую неделю.

Почувствовав разочарование, Кейт тут же себя одернула: Неужели ты ожидала, что Уинни вынесет «Мадонну с младенцем»!

— Мне кажется, вещь довольно старая, — промолвила Уинни без всякого интереса.

Кейт рассматривала потрескавшуюся краску и остатки листового золота по краям, думая, что Ричард пошел бы ради этого на очень многое, — конечно, если вещь подлинная.

— Вы думаете, она действительно чего-то стоит? — спросила Уинни.

— Не знаю, — ответила Кейт. — В этой области я экспертом не являюсь. Но вполне возможно. Когда Билл вам это подарил?

— Пару месяцев назад, собственно, и не подарил даже. В общем, все было как-то странно.

Он оставил эту вещь у меня с просьбой позаботиться до тех пор, пока она ему не понадобится. Как будто это какое-то домашнее животное.

— А вообще он дарил вам картины?

Уинни просияла:

— Одну или две с собаками. Чудесные. А знаете… — Она на несколько секунд задумалась. — Как раз за день до смерти Билла я была у него и видела довольно красивую икону. Она лежала на столе в его библиотеке, вроде только что распакованная. Я запомнила ее, потому что вещь мне даже понравилась. Там были изображены Мадонна и младенец. Кстати… — Уинни отвернулась, взяла со стола несколько листков, пробежала пальцами, — давайте посмотрим… Нет. «Мадонны с младенцем» здесь нет. Странно. — Она протянула листки Кейт. — Это список художественных ценностей в квартире Билла. Составили в полиции. Кстати, они были очень надоедливые. — Уинни поджала губы. — Предложили мне проверить по его страховым документам, не пропало ли чего. И вот теперь я обнаружила, что да, действительно эта вещь пропала.

— Вы абсолютно уверены, что видели это… ну, эту картину «Мадонна с младенцем»?

— Кейт, дорогая, я, возможно, и старуха, но без маразма.

— О, извините. Я вовсе не это имела в виду. — Кейт просмотрела список, затем достала из сумки нарезанные кусочки коллажа «Мадонны с младенцем», сложила их на столе. — Это похоже?

— Боже правый! — Уинни заволновалась. — Дорогая, я, разумеется, ничего в этом не понимаю, но, мне кажется, вещь та же самая.

Кейт подумала пару секунд.

— Очевидно, Билл её продал?

— Не представляю, когда он успел. Я ведь была там как раз за день до его смерти. У него на это просто не было времени.

Итан Стайн в своей мастерской в районе Кухня Дьявола наводил порядок на заляпанном краской рабочем столе. Аккуратно сложил репродукции картин, увеличенных на десять процентов для того, чтобы выглядели солиднее. И для зрителя не заметно. Жаль только, что его работы уже несколько лет как вышли из моды.

Как сказал коллекционер по телефону? Что он мои «давний поклонник»? Что-то вроде этого.

Итан был на седьмом небе. Эти слова звучали для него божественной музыкой. Давненько он не слышал подобных комплиментов. В последнее время коллекционеры и хранители музеев почему-то не выстраивались в очередь в его мастерскую.

Наверное, поэтому Итан не потрудился уточнить у него детали. Например, где этот человек видел его работы. В музее? У другого коллекционера? Впрочем, не важно. Важно то, что он где-то их видел и собирается посетить мастерскую «с намерением приобрести работы». Это Стайн слышал отчетливо.

Десять лет назад Итану Стайну было двадцать пять. Он являлся одним из модных молодых художников-радикалов на поприще постминималистского концептуального искусства и чертовски этим гордился. Но после его последней нью-йоркской выставки уже прошло шесть лет.

Подумать только, шесть долгих лет. Впрочем, все еще изменится, и скоро. Звонок коллекционера — хорошая примета. У меня есть что показать. Новые работы бесспорно хороши. Возможно, они не такие революционные, зато более искренние.

Итан выдавил на большую стеклянную палитру немного скипидара. Он не занимался живописью неделю, но хотел, чтобы в студии стоял соответствующий запах. Копаясь в компакт-дисках и подыскивая подходящую музыку — пожалуй, для его минималистских абстрактных картин лучше всего подойдет мягкий джаз, — он пытался вспомнить фамилию коллекционера.

Да и назвал ли вообще он свою фамилию? Вот на это надо бы обратить внимание. Очевидно, фамилия была какая-то иностранная. Коллекционер говорил с заметным акцентом.

Солнце село за старое здание «Макгро-Хилл»[26]. Итан Стайн обвел взглядом мастерскую, открыл небольшой холодильник, где охлаждалась бутылка белого вина «Сансере», удовлетворенно закрыл и быстро высыпал в тарелку чипсы «Терра». Затем уже в который раз поправил на столе стопку репродукций. Здание, в котором находилась мастерская, опустело, и Итан чувствовал себя немного неуютно, потому что редко задерживался здесь так поздно. В этом районе все дела заканчивались к пяти часам, и по вечерам Одиннадцатая авеню была совершенно пустынной. Но ради такого случая стоило посидеть и подольше.

Звякнул звонок домофона. Итан посмотрел на часы — ровно восемь. Коллекционер пришел вовремя.