Ее глаза уже были сухими, но слезы в конце концов хлынули ручьем.

— Завтрак готов, — крикнула из кухни Вэлери.

Пейтон показалось, что время повернулось вспять. Сколько раз уже было так: поссорившись вечером, они утром пытались делать вид, что ничего не произошло. Это выглядело натянуто и неестественно. Им обеим явно не хватало актерского мастерства.

— Секундочку, — сказала Пейтон. Она была в ванной комнате и рассматривала в зеркало свой глаз. После того как вчера вечером она вытащила из него кусочек стекла, глаз уже не беспокоил ее. Но кожа вокруг глаза еще не зажила окончательно. Пейтон старалась не обращать на это внимания, но ведь это было ее лицо. Она вдруг вспомнила тех уродливых уток, которых видела как-то на пруду возле Прадо. Вспомнила обвисшую бугристую кожу вокруг их глаз и клювов, которая напоминала застывшую лаву. Она понимала, что ей будет больно, но наклонилась над раковиной и прижала поврежденную сторону лица к зеркальной стенке аптечки — так, чтобы неповрежденная, отразившись от зеркальной аптечки, была видна в зеркале на стене. Потом ее отражение появилось в большом зеркале, висевшем на внешней стороне двери в ванную комнату, и, наконец, она увидела свое лицо в другой зеркальной стенке аптечки. В этом отражении отражений, она смогла воссоздать свое лицо таким, каким оно было до аварии. Оно было гладким и красивым. На самом деле ее лицо выглядело не совсем так (ведь левая часть лица всегда немого отличается от правой), но эта маленькая хитрость давала ей возможность понять, будет ли она снова привлекательной. Каждый день Кевин говорил ей, что она выглядит потрясающе, но не обманывал ли он ее?

Чем больше она старалась не думать об этом, тем сильнее ей хотелось понять, красивее ли она той женщины, с которой Кевин вчера обедал.

— Тосты остывают, — снова крикнула мать.

Пейтон взяла костыли и пошла в кухню. Вэлери сидела за столом и читала утреннюю газету, попивая кофе. Пейтон села напротив, для нее были приготовлены тосты и сок.

Мать не отрываясь читала газету. Пейтон не хотела затевать новую ссору. Она всю ночь не могла сомкнуть глаз, размышляя, сопоставляя факты. Вчера они с матерью обсуждали разговор медсестер, подслушанный Пейтон в дамской уборной. Мать пыталась убедить ее, что медсестры были неправы, но Пейтон никак не могла просто взять и забыть о словах медсестер.

— Ты думаешь, я смогу стать хорошей матерью? — спросила Пейтон.

Вэлери наконец оторвалась от газеты.

— Я думаю, что ты будешь прекрасной матерью.

Пейтон откусила кусочек тоста. Он действительно уже остыл.

— Тебя никогда не интересовало, почему я стала педиатром?

— Полагаю, потому что ты любишь детей. Вот тебе еще одно подтверждение тому, что ты будешь замечательной матерью.

— Тебе никогда не приходило в голову, что это как-то связано с тем, что с нами произошло? Я имею в виду — подсознательно.

Мать вздохнула.

— Я не хочу снова повторять то, что сказала тебе вчера. Я пришла сюда, чтобы помочь тебе, а не затевать ссоры. Все, что мне нужно, это просто быть рядом с тобой, когда тебе необходима моя поддержка. Жаль, что ты не позволяешь мне этого.

Она снова уткнулась в газету, а Пейтон продолжала смотреть на нее. Интересно, мать оценила иронию, с какой она жаловалась на свои проблемы? Стойко переносить личные неудачи было их семейной чертой. Пейтон научилась этому у матери. Первый серьезный урок Пейтон получила в пятнадцать лет. Их семья только переехала во Флориду, временно, всего на один школьный год. Матери это было необходимо, чтобы выносить ребенка. Ее беременность была полной неожиданностью, и причину, почему им пришлось срочно переехать во Флориду, Пейтон тогда не объяснили. Были только какие-то туманные намеки на то, что матери полезен теплый климат. Пейтон сожалела, что придется расстаться со своими школьными друзьями, но радость от сознания того, что у нее будет брат или сестра, возмещала это огорчение. Она с восхищением наблюдала за изменениями, которые происходили с матерью. Она видела, как увеличивался ее живот, и с нетерпением ждала, когда же наступит время родов. Пейтон перечитала много разной литературы на эту тему, сопровождала мать, когда та посещала гинеколога. Но на шестом месяце беременности Вэлери решила, что Пейтон больше не стоит этого делать. Ей просто надоело пристальное внимание дочери. В последние три месяца беременности Вэлери ходила к врачу без нее. По мере приближения срока родов Пейтон все чаще уговаривала мать позволить ей присутствовать при родах. Но та решительно воспротивилась этому — ей не нужны были зрители в такой момент. Она даже отцу запретила быть при родах. А когда подошел срок рожать, то выяснилось, что Пейтон не разрешили даже прийти в больницу. Вэлери настояла на том, чтобы дочь осталась дома. Было совершенно очевидно, что Пейтон волновалась о будущем ребенке гораздо больше, чем мать.

Весь день отец периодически звонил Пейтон из больницы и сообщал последние новости. Он не говорил ей ничего конкретного. В конце концов, когда прошло уже больше суток, после того как родители уехали из дома, ей позвонила мать.

— У меня плохие новости, — сказала она.

— Что такое?

— Ребенок умер.

— Что случилось? — только и смогла вымолвить Пейтон.

— В этом нет ничьей вины. Такое иногда происходит.

Пейтон попробовала узнать подробности этого несчастья, но никто ей ничего не рассказал. Она была убита горем. Ей хотелось взять на себя печальные заботы о похоронах, заказать траурную церемонию, выбрать место для могилы. Ей хотелось освободить мать от такого тяжкого бремени. Чем больше она пыталась помочь матери и поддержать ее, тем сильнее это раздражало мать.

— Но я желаю помочь, — настаивала Пейтон.

— Ты не можешь ничем помочь. Это не твое дело, оно касается только нас с отцом.

Это произошло двенадцать лет назад, но Пейтон до сих пор так отчетливо все помнит, как будто это случилось вчера. Было ужасно видеть, как твоя собственная мать обращается с тобой словно с посторонним человеком. При других обстоятельствах Пейтон простила бы мать. Вполне понятно, что смерть новорожденного была для Вэлери тяжелой травмой. Ей можно было только посочувствовать, и не стоило обвинять в излишней резкости.

И только через много лет Пейтон поняла ту очевидную правду, которую от нее скрыли тогда.

— Ты сегодня пойдешь на работу? — поинтересовалась мать.

Ее вопрос вернул Пейтон к действительности.

— Что? Да. Собираюсь ненадолго. Не хочется ничего забывать.

— Не говори глупости. Ты ничего не забудешь.

— Ты права, — сказала она и, возвращаясь к тому, о чем только что думала, добавила: — Некоторые вещи просто невозможно забыть.

Кевин приехал в назначенное место в девять часов. Встреча была намечена в Турлингтон Холле. Так назывался один из модных конференц-залов, расположенных в бельэтаже отеля. Перси Гейтс еще не приехал, но один из его помощников приветствовал Кевина у входа. В зале уже собралось достаточно много людей. Все они, разбившись на группы по пять-шесть человек, беседовали в ожидании начала. На большинстве из присутствующих были деловые костюмы, и только двое лысеющих парней с прическами в виде конских хвостов были в джинсах и твидовых пиджаках. Кевин представился нескольким людям, расхаживавшим возле буфетной стойки, надеясь поближе познакомиться с собравшимися. Очевидно, все они были такими же, как и он, начинающими писателями, мечтавшими о литературной славе.