Через пять лет Зинаида по праву гордилась тем, что ни одна женщина в мире не вызывала его интереса, кроме нее. К ней его интерес был в разное время разный. Месяцами не заглядывал он к ней в спальню, заставляя проливать горючие слезы в подушку. А то всю неделю являлся ежедневно, и тогда она понимала — предстоит важное дело.

Письмо она отнесла на почту сразу после Рождества, и содержание его заставило ее ненадолго задуматься. «Зеленоглазый мотылек готов обрести нового хозяина всего за маленькую услугу. Объяснимся при встрече. Будьте на Полицейском мосту в условленный день ровно в шесть». Пока почтальон брал у нее письмо, пока ставил сургучную печать, она боролась со своим ревнивым сердцем, рисовавшим ей образ светской львицы, готовившейся выкрасть у нее любимого.

Условленный день. Когда же это? Оказалось — в Крещение. На улицах царила праздничная сутолока, и она боялась потерять его из виду. Ноги ее плохо слушались, сейчас, вот сейчас она увидит свою счастливую соперницу, недаром он нарядился в лучший костюм, специально купленный по этому поводу, и в новое дорогое пальто с бобровым воротником. Не доходя до моста, она затаилась в подвижной толпе, где ее шпыняли и толкали случайные прохожие. Она приготовилась было ждать, но все произошло молниеносно. Как только Герман оказался на середине моста, дверца проезжавшей мимо кареты открылась, и он исчез в экипаже. Звуки голосящей толпы куда-то канули, Зи-Зи неожиданно оглохла и ослепла от горя — глаза застилала пелена слез. Только запах жареных пирожков и приторно-душистых пряников все носился вокруг…

Вернувшись поздно вечером, Герман застал Зинаиду опухшей от слез и долго не мог взять в толк, о чем она ему, заикаясь, толкует. Зи-Зи скулила, как побитая собака, но в глазах светились недобрые искорки. Ревнует. Он задумался. Нужна ли она ему теперь и пригодится ли в будущем? Если нет, то перерезать горло и ей, и двум сироткам, которые, обессилев после «трудового» дня, похрапывают в соседней комнате, не составило бы для него труда. Его здесь никто не видел, даже дворник не успел запомнить. Герман прикрыл глаза и попытался отстраниться от всего, как учил его Гермоген, чтобы прояснился ум, и ответ пришел к нему сам собой. Он словно слышал чей-то голос, подсказывающий ему, что именно нужно делать. На этот раз Герман провалился в отстраненность тут же. И в ту же минуту на него повеяло чем-то родным и знакомым. Чем-то таким, что всегда сопровождало образ Гели… На душе стало легко и спокойно. Герман открыл глаза и улыбнулся Зи-Зи: «Дурашка!»

Она с визгом бросилась к нему на шею и стала покрывать лицо отчаянными поцелуями. Ей невдомек было, что причудливое видение спасло ее от безжалостной расправы. Он решил, что она ему еще пригодится. Он любил разговаривать с будущим, только не всегда понимал, что оно ему сулило. Не зная, какую роль суждено сыграть Зи-Зи в его дальнейшей жизни, он был уверен, что именно здесь когда-нибудь случится нечто такое, что похоже на подлинное счастье.

Быстро развеяв подозрения Зинаиды относительно его нынешней встречи, Герман заставил ее уснуть, благо и этому научил его когда-то Гермоген, и принялся думать о своем.

Каша эта заварилась еще в Европе, когда, накопив грабежами и разбоем достаточный капитал, он решил стать ни много ни мало — аристократом, чтобы иметь доступ к более высоким сферам, где вращались более крупные капиталы. Затея эта подогревалась еще и взрослением сына, которому он собирался дать все — имя, деньги и власть. Богатейшая Россия представлялась ему в этом отношении великолепным пристанищем. Разумеется, там нечего было делать человеку без титула или чина, но именно там можно было все это приобрести.

На эту мысль натолкнул его удивительный человек — Петр Борисович Козловский, с которым случай свел его в Австрии. Князь любил говорить, легко увлекался потоком собственных словес. Герману посчастливилось вступить с ним в беседу о важности регалий. Петр Борисович, на словах по крайней мере, был ярый демократ и с добродушной улыбкой поведал Герману несколько историй о том, как приобретается в России дворянство.

— Россия страна богатая. Настолько богатая, что азиатская порча — взяточничество — еще не разорила ее окончательно. Там все, как на Востоке, покупается и все продается. А чины… В свое время Петр насильно вынуждал боярских детей к обучению и службе. Те же предпочитали теплую печь и плодовитую жену. И устремления русского народа не меняются. Дворяне теперь, как и двести лет назад, не желают отдавать своих отпрысков в службу.

— Но я слышал, император Павел сделал службу обязательной.

— Да, некоторое время многим пришлось попотеть. Однако царствование императора продлилось всего четыре года. Потом детей стали записывать в гвардию чуть ли не с пеленок.

— Но как же все-таки приобретаются титулы?

— Вот случилась тут недавно презабавная история… Знаете ли вы, милостивый государь, кто такой фендрик? У меня на родине это один из низших чинов знаменосец. В бою он, пожалуй, незаменим, но во всем остальном ему каждый укажет на его место. И вот случилось, что юный фендрик, стоящий у знамени на посту, приглянулся дочери графа. Как-то так случилось, что завязалась между ними переписка, что, конечно, предосудительно в нашем кругу, но покуда никто об этом не знал, переписка перешла в такую стадию, когда можно скомпрометировать девушку. Записочки, передаваемые с верными людьми, носили характер страстный и говорили о любви неугасимой…

Девушка готова была бежать со своим возлюбленным на край света, но тот оказался малым честолюбивым и предприимчивым. Россия страна бескрайняя. И вот наш фендрик выправил себе отпуск и поехал в Сибирь. Там отыскал женщину сорока лет, дед которой при Анне Иоанновне был сослан. Фендрик договорился с женщиной, чтобы она подтвердила, мол, сын, украденный много лет назад, наконец нашелся. Состряпали они вместе романтическую историю и выправили фендрику бумаги со слов вновь обретенной матери. Он преспокойненько вернулся в полк, однако за время его отсутствия графскую дочку выдали замуж за немецкого князя…

У Германа в голове закружился хоровод мыслей:

— А если бы не выдали? Признали бы родители девушки жениха, так неожиданно ставшего именитым?

— Признали бы, почему нет. Их дворянство было новоиспеченным, и они были бы рады породниться с именитым родом…

После этого разговора Герман решил приобрести бумаги, дающие ему право вращаться в высоких кругах. Полгода он потратил на поиск нужных людей, пока не узнал о существовании Павла Андреевича Мухина. Служил тот обер-секретарем в Герольдии и должность занимал бесценную — по выправке бумаг о дворянстве, так что вполне бы мог поспособствовать. Вот только подход к нему надо найти верный.

У Мухина были бесспорные достоинства. Во-первых — взяточник и лихоимец, во-вторых — продажная шкура и ловкач. И в-третьих — любитель женщин.

Герман выяснил, что Мухин имеет любовницу — жену иностранного путешественника и литератора Марцевича, принятого при дворе. Марцевич слепо доверял жене и благородному господину Мухину. Герман мог бы доказать мужу-рогоносцу, насколько он слеп, но разоблачение Мухина вовсе не входило в его планы.