дух Новгородской области, где тот имел виды на владения, был в почете у губернатора, и имел собственную регулярную армию.

Чем закончилось судебное разбирательство — никто не знал, но, и куда пропал Василий, тоже.

Мы с Ви долго обсуждали этот момент, и было лишь одно предположение — забрали инквизиторы.

* * *

Меня вызвали на допрос. Картина была из категории — малоприятных.

Василий, тело которого потерпело многочисленные изменения из-за вывода из организма ненужных жидкостей, не смогло вернуться в свой прежний вид. Да, он был чуть высокого чем раньше роста, имел серую кожу, чуть измененное лицо, но уже был похож на человека.

Допрос был в подвале академии, в очень большом подвале. Помимо половины учителей и президента, здесь были военные, кто-то из людей в костюмах, которых я вообще видел впервые, и, на мое удивление — Арчивальд.

-— Имя, -— разрядил перешептывания мужчина в черном смокинге, с причудливой шляпой на голове, со статной осанкой и тростью, на ручке которой была металлическая голова ворона.

-— Мвыао… — прошипел заключенный.

За то, что он не ответил — получил этой самой тростью в область паха.

-— Повторяю… — начал было «смокинг», но Василий его перебил:

-— Вася… Василий Оздоев.

Он сказал это вполне внятно, хотя в его голосе слышалось рычание. Все-таки, он не человек. И вряд ли таким будет.

-— Кто снабжал вас демонической гнилью?

Вопрос остался без ответа. Василий зарычал, попытался дернуться ос стула, который был прибит к полу какими-то обручами, несколько раз клацнул челюстью, и тут же, получил по морде тростью.

-— Кто снабжал вас гнилью? Отвечай! — очередной удар палкой по лицу.

Голубоватая кровь, которая пошла из зубов Василия, немного смутила «смокинг», но все же, принюхавшись, он захохотал.

-— Он не демон. Одержимый. Измененный одержимый.

«Почему он этому так радуется?»

-— Борис, вы уверены? — подал голос Арчивальд. — Ходят слуги про графа, или — ну, маловероятно, но лорда. Никак не зодиака.

-— Уверен. Одержимый не может вырабатывать гниль или ее пост переработку. Посмотри на его кровь, -— он ткнул концом трости в губу Василия, -— Голубая. Благородная. Нет привычного бурого цвета.

Арчивальд злобно хмыкнул, и заявил:

-— Был бы здесь демон зодиака, одержимых было бы больше. Скорее всего — это обычный гнильный наркоман, который питается гнилью, чтобы повысить свой магический потенциал и получить, -— он как-то виновато посмотрел на Василия, -— Дозу удовольствия.А дальше я получил массу новой для себя информации из уст хранителя Кодекса Арены.

У демонов была своя иерархия, которую, как думали до конца лета этого года — полностью истребили. То бишь, где-то еще могли проявляться эти существа, но только не в Европе.

Эту напасть — истребили.

Но, как показала практика, не до конца.

Высшее существо в этой иерархии — был демон одного, из двенадцати знаков демонического зодиака, про который я вообще слышал впервые. Это были — благородные боги, как их называли. Они имели чудовищную силу, многочисленные способности, и чтобы убить последнего двенадцатого, в пример, Петр Великий потерял больше восьми тысячи магов, когда вернулся из-за рубежа, поднимать империю с колен.

Что-то в этой истории меня смутило, но я не вдавался в подробности и не перебивал.

Фактически, из догадок старика, кто-то или что-то, вполне себе могло иметь запас благородной гнили. Только вот, если это действительно была примесь для наркоманов, то где-то по близости должен быть ее распространитель.

Только вот, зачем ему все это?

Лорды и графы — могут воссоздавать свою кровь — гниль только в буром виде. Темный оттенок красного цвета — это и была кровь этого чина. А все остальные демоны в иерархии, имели самую обычную кровь. Как у человека. Состав тот же — эффекта — ноль.

Но, уже будучи лордом, графом, и прочей ересью, ты можешь делать одержимых, и контролировать их.

В общем и целом, я понял только одно: чисто родных демоном — делали эти самые боги зодиаков, а все остальные — это гнильные наркоманы. Люди, кого подсадили на этот продукт.

Это было таким банальным и очевидным, что я, невольно, фыркнул.

«В каком месте я бы не находился, группа лиц, которая шняряется ради чего-то, везде, была одинаковая.»

Мое фырканье не осталось незамеченным.

-— Тебе есть что сказать, юноша? — Арчивальд испытывающе уставился на меня.

-— Нет, Уважаемый, -— ответил я, скрестив руки на груди.

-— Не расскажешь мне после допроса, как ты смог убить одержимого, не использую полумертвого фамильяра?

-— Обязательно, -— улыбнулся я, и заметил, что все тринадцать человек в подвале, без учета Василия, смотрели на меня с каким-то странным интересом.

Тем временем, тот самый Василий словил припадок. И в конвульсиях дергался на стуле, пока рука президента не опустилась на его лоб, и после некоторых махинаций не погрузила его в сон.

Я был только на одном подобном допросе, следующий, был через три дня.

Тогда парня откачали из состояния амебного монстра, да и он уже имел больше человеческого. Не было острых зубов, длинных рук, измененного лица. Только вот кожа осталась прежней.

На этом допросе был и отец Евгения Лисицына, в полосатой пижаме-рубашке, с кандалами на руках и очень избитом виде.

Но он не особо стремился разговаривать на допросе.

Больше всего я ждал, что Василий все же скажет имя человека, который снабдил его и братца этим наркотиком, и ждал, что это будет горбун, но к полному ажиотажу, он назвал Ивана Петровича. Отца Евгения.

Для всех это было очевидно, но только не для меня. Я дол последнего не верил, что в этом не учавствовал местный «демоненок». И все-таки, я не выдержал.

Мои слова прозвучали не то чтобы грубо, но очень подозрительно. Со стороны казалось, что я пытался защитить Ивана Петровича. Но мне было наплевать. Я хотел узнать правду и услышать имя.

-— Ты точно уверен, что это был именно Иван Петрович Лисицын? Или в твоем окружении был кто-то еще?

Про горбуна он и не слова не сказал, лишь злобно и, одновременно со страхом смотрел на меня.

Мне этот взгляд очень не понравился.

-— Ты — убийца, -— прошипел Василий, -— Твоя душа чернее моей. И тебе — недолго жить. Быков, -— сквозь зубы процедил он.

Больше, он ничего не сказал. Он умер. Сам.

Это было так быстро, что никто ничего поделать не смог.

Ивана Петровича вывели во врата, обратно, в тюремную камеру,