Я молчал, пораженный. Нельзя не уважать силу духа. Сейчас Харролы с их семейными традициями вдруг стали мне очень симпатичны.

— Да-а-а… — Шут задумчиво потер подбородок. — Отвлекся я. Понимаю, почему ты про Вильгельма спросил. Потому… Ты должен понимать одну вещь. Этельред был марсианином трех талантов, и его судьбой стал меч. Лучшие Харролы долго работали над ним, еще молодым, превращая в то, чем он стал. Но как я и говорил, три таланта — редкость. Вот Харролами, еще до того как они стали зелеными, была разработана техника стрельбы из лука. Адепты Марса в бою словно вкладывают в меч часть своего магического кокона.

Я кивнул. Знакомый прием: то же самое я делал в Мире Видений со своей защитной сферой.

— Именно так мы убиваем, а не развоплощаем, — продолжал Шут. — Харролы научились, как вкладывать это в стрелы. Действительно сложная техника — она сложнее, чем с тем же метательным ножом. Нож ведь мечет твоя рука, а стрелу — лук, но участие руки все равно есть. А вот с арбалетом подобное невозможно. Болт выпускает механизм, а рука только жмет на спуск, участие слишком мало. Вот за счет применения луков Харролы и компенсировали посредственность своих бойцов. Заметь, лазурные Харролы этого не умеют. Есть потомственные лучники и в других доменах, но до Харролов им далеко.

— У маркизишки в книжонке написано другое, — заметил я.

— Я тоже обратил внимание на этот момент, — усмехнулся мой наставник. — А чего ты ждал от меркурианца? Поверь мне, маневр, предпринятый арбалетчиками Руи, дал результат именно потому, что воины перемещались слишком быстро, а не потому что арбалет сработал в руках высших лучше, чем у низших.

— А друиды? — задал я давно мучивший меня вопрос. — Они накладывают какие-то особенные руны на ствол оружия — это я понял. Руна, в свою очередь, создает чары на пуле, когда она покидает дуло. Этого достаточно, чтобы пройти магический кокон, но я не слышал о заклинаниях, способных убивать, а не развоплощать.

— Я тоже над этим долго думал, — признался Шут. — То, как посвященные друиды убивают высших, имеет несколько иную природу. В момент соприкосновения оружия и плоти они создают на некоторое время разрыв связи души высшего с алтарем. Такое по силам только магии Гармонии. Если высший умер во время этого разрыва, то он не воскреснет. На пулю накладывается такое же заклинание разрыва. Но поскольку делают это специальные руны и нет участия человека, миг крайне недолог. Потому, чтобы убить, нужно либо попасть в голову или сердце, либо непрерывно накачивать высшего свинцом, пока он не умрет.

— Стой, стой, стой… — Идея в моей голове все крепла. — Но если адепт Марса, к примеру, выстрелит из арбалета другому марсианину в спину? Второй ведь до самого последнего момента не почувствует стрелы?

— Нет, но оставшихся мгновений ему хватит, чтобы отпрыгнуть в сторону.

— А если арбалетчиков будет десяток?

— Ну тогда шанс есть — если не убить, то ранить.

— А как ты думаешь, члены Конклава — они воспринимают мир по-друидски или по-марсиански?

Шут спрыгнул ко мне, присел на корточки, посмотрел пристально в глаза.

— Надо же, я не ошибся в тебе, — сказал он.

Не знаю, почему тогда я отвел взгляд. Вроде бы все шло как надо, Шут становился моим союзником, и очень ценным. И все-таки что-то тревожило. Марсианин встал, повернулся спиной.

— Я не знаю, — признался он, — да и никто, наверно, не знает, даже тот же Иллюминат или Луи. Но если рассуждать логически… Я склонен верить записям Луи, что планеты были созданы под влиянием Лилит. Если так, то ее последователи не могли научить высших тому, чего не умели сами. А друидские способности и марсианские на первый взгляд исключают друг друга. Значит, Лилит и ее последователи должны были владеть марсианской.

— А двигаются члены Конклава не быстрее адептов Марса, — задумчиво проговорил я. — И если за спиной любого будет пара десятков даже не лучников, а арбалетчиков…

— Это может сработать, — вполне серьезно кивнул Шут. — Кстати, марсианское Предвиденье — не абсолют. Твой отец придумал, как его обойти.

«Ага, придумал, — подумал я в тот момент. — Только для этого надо себя наизнанку вывернуть. Всем известный способ. Луи не очень рисковал, раскрывая его, потому что воспроизвести его практически невозможно». Но сказать я ничего не сказал. Был целиком и полностью поглощен новой идеей, а Шут замолчал, видимо понимая, чем заняты мои мысли, и не желая мешать.

* * *

Грешник, Грешник, Грешник. Я наблюдал за ним все время. Он непонятен мне, он был по-своему уникален для Плутона. Движения смертельно опасного хищника, повадка, выдающая человека, прошедшего школу Плутона с самого Паучатника. При этом такие нехарактерные белые одежды и манера боя… Это была самая большая загадка. Понадобилось не так много времени, чтобы понять: он мог бы если и не согнуть Шута в бараний рог, то победить — точно. Победить в этой своей странной манере, исключающей кровопролитие. Странной ли? Чем больше я смотрел, тем больше угадывал знакомые черты. Конечно, не то оружие, а значит, не та техника, но основы… Я уже видел подобное в исполнении Гаэлтана.

А каждое воспоминание об учителе пробуждало новые сомнения. Как я мог его убить? Как мне это удалось? Его ошибка или… Но какое «или»? Я видел его труп, лужу крови — такая потеря не оставит шанса выжить даже высшему. Нет, сомнения напрасны. Но Грешник — у него был наставник-друид. Его поведение очень хорошо подходило под идеалы Гармонии. Он взял у своего учителя больше, чем я. Он прошел до конца, и, глядя, кем он стал, я все больше и больше жалел о том, что вынужден был прикончить Гаэлтана.

Мне надо было поговорить с Грешником. Даже не считая любопытства, как он сошелся с Пантерой, такого союзника нельзя упускать. Но к разговору этому нельзя подходить в лоб: не тот человек. Я чувствовал его чуждость. Нет, если он согласится помогать мне, то простыми вещами его не купишь. Мало того — я чувствовал его независимость. Он мог уйти в любой момент, он мог не разговаривать со мной вообще. Я не мог позволить себе неосторожного слова и действия, которые спугнули бы его. И все-таки я был сыном своей матери, женщины, которая в совершенстве научилась использовать людей.

Случай представился. Шут тренировал нас исключительно на боевом оружии. Я, к примеру, основную часть времени работал серпом-мечом и топором. Не знаю почему. Но наставнику в этом вопросе доверял. Я был ему нужен, чтобы справиться с Конклавом, а значит, он будет учить меня на совесть. А вот Тер все время меняла оружие. Но, помня наши с Шутом разговоры, я прекрасно понимал это. Ну а боевое оружие — это всегда раны. Даже если за тобой наблюдает опытный сокрушающий врагов, даже если будешь придерживать удары. Хотя последнего Шут не одобрял и все время, когда замечал, цедил сквозь зубы:

— Привыкнешь — и в настоящем бою не ударишь в полную силу. Руби как надо, трус!

Как-то я умудрился пропустить удар Пантеры, и ее клинок рассек мне предплечье достаточно глубоко. В реальном бою, конечно, это не остановило бы меня, но это был не бой. Обычно наши раны затягивала моя мать. Все-таки хорошо, когда под рукой познавшая таинства, даже почти не умеющая исцелять. Но сегодня мать ушла в Город.